Форма жизни
Шрифт:
— Я согласен с тобой. Но согласятся ли остальные?
Дибров пожал плечами.
— Нас не так много, а положение складывается, на мой взгляд, отчаянное. Подвал засыпан обломками, наверху радиоактивная пустыня, а после инъекции микромашин и процедуры изменения лучшее, что ждет нас, — это исследовательские лаборатории «Фон Брауна» и операционный стол… Для каждого из нас, взятого по отдельности, выбор возможностей небогатый, но вместе мы можем хотя бы попытаться вырваться отсюда. Думаю, что все, в том числе и Онжилай, согласятся с такими доводами.
— Мне показалось, что у него свой взгляд на ситуацию, —
— И это радует, Френк, — ответил ему Андрей. — Это доказывает, что Онжи остался самим собой и не подвержен влиянию извне. По большому счету… — Дибров посмотрел в неживое лицо дройда, — по большому счету, он единственный, в ком я уверен. Позволь мне поговорить с ним.
— Да. Я понимаю тебя. — Лаймер кивнул. — Ситуация действительно не так ясна, как показалось мне после рассказа Мари. Ты обозначил проблему, капитан, о которой я не задумывался до сих пор. — Френк говорил ровно, потому что менять интонации синтезированного голоса он мог лишь при помощи осознанных усилий. Непринужденной, присущей человеку эмоциональной окраски речи у него не получалось, но это не означало, что в душе Лаймер оставался так же бесстрастен, как резинопластиковое лицо, за маской которого пряталась его сущность. — Иди, Онжилай, похоже, уже сорвал злость и способен вести переговоры, а я займусь подготовкой реактивов.
Дибров, который повернулся, чтобы уходить, остановился.
— Откуда ты возьмешь необходимые реактивы и колонии микромашин? — спросил он.
— Все свое ношу с собой, — ответил Френк, похлопав себя по вещевому ящику, который встраивался в каждую бытовую машину. — Я готовился к встрече с Мари, а два месяца, проведенные тут, научили меня не полагаться на авось, — добавил он. — Иди, капитан, это сейчас не твои проблемы.
Глава 12
Серое небо. Марс никогда не видел нежной, прозрачно-голубой атмосферы. Вся история его освоения была связана с формированием и поддержанием густого облачного покрова, который не позволял теплу рассеиваться в околопланетном пространстве, задерживая его в тонкой прослойке между мертвой землей и хмурыми небесами.
Над руинами Нью-Даймонда опять шел нудный затяжной дождь.
Зрелище было безрадостным, гнетущим, словно мутные ручьи, стекающие вдоль разрушенных улиц, заносили липкой радиоактивной грязью не обломки домов, а обломки колониальных надежд, но каждый из пяти выбравшихся на поверхность понимал, что для корпорации «Дитрих фон Браун» потеря девятисот гектаров преобразованной земли и одного атмосферного процессора — пустяк по сравнению с тем ущербом, который могли нанести бесконтрольно размножающиеся микромашины.
Майлер фон Браун выбрал меньшее из двух зол, и, как ни странно это прозвучит, в своей жестокой, цинично просчитанной акции он в данном случае играл на стороне всего человечества, подавляющая часть которого даже не подозревала об истинной сути марсианских событий.
Фонтан на площади уцелел, хотя скульптурную группу повалило, и голова древнего героя, отколовшись, откатилась в сторону, а лев, с которым он боролся, лежал сейчас на спине в недоуменной попытке дотянуться своими лапами до серых, плачущих дождем небес.
Сквозь
Онжилай, не удержавшись, сплюнул в чавкающую под ногами грязь. Он радовался, что под рукой не оказалось дозиметра, — жутковато было думать, что прибор бы просто зашкалило в таких условиях, а он сам — ничего, стоит, широко расставив ноги, в бушующем аду радиоактивных частиц и испытывает при этом лишь легкое недомогание да глухую ломоту в суставах.
А еще ему было странно ощущать внезапно наступившее примирение сознаний двух очень похожих друг на друга существ, различающихся разве что уровнем техногенных знаний. Измененный с мертвых равнин Нового Селена и сегодняшний наемник, работавший до недавнего времени на Майлера фон Брауна, слились воедино на удивление быстро, будто никогда и не расставались. Редкая целостность его синтезированного сознания лишний раз доказывала, что на каждого из нас оказывает неуловимое, но сильное воздействие то прошлое, память о котором чаще всего таится на подсознательном уровне.
Не зря изменение характера подростков происходит в период от десяти до тринадцати лет — в срок, когда в наш уже сформированный разум пытается проникнуть опыт прошлых жизней, и эти безуспешные попытки накладывают сильнейший отпечаток на черты формирующегося характера. Мы очень часто совершаем в юности поступки, необъяснимые с точки зрения полученного до сих пор воспитания и условий жизни, — нас вдруг неодолимым образом начинает тянуть куда-то, и зачастую в выходках так называемого «переходного возраста» скрыт гораздо более глубокий смысл, чем это принято считать…
— Где разбился твой штурмовик, Антон? — спросил Френк. Выбравшись из узкого лаза вслед за Дибровым, он стоял, озираясь по сторонам, так же, как остальные, потрясенный и подавленный печальной панорамой руин и мечущимися над ними огнями святого Эльма.
— Он не разбился, — поправил Френка Столетов. — Я его посадил.
— Тем лучше, потому что он — наша единственная надежда выбраться отсюда, не прибегая при этом к огласке, с которой будет неизбежно связан угон любого транспортного средства.
Лаймер не мог слышать и видеть себя со стороны: андроид, пространно рассуждающий на радиоактивных руинах о тех или иных способах покинуть Марс, выглядел как минимум странно.
Столетов огляделся, пытаясь угадать направление, но мало преуспел в этом — окружающий ландшафт изменился до полной неузнаваемости, и не было никакой возможности определить ни стороны света, ни какие-то иные ориентиры, поэтому на помощь ему пришел Дибров:
— Мы с Мари видели твой штурмовик, когда въезжали в город. Это в полукилометре отсюда, в том районе, где начинали разбивать бульвар. Ты сможешь провести нас туда, Френк?
Андроид кивнул.
У него не было проблем с идентификацией руин, оперативная память машины цепко держала данные о былой планировке Нью-Даймонда, и в данный момент его процессор дорисовывал контуры обрушившихся зданий до их утраченных очертаний.
— Нам туда, — он указал рукой в замусоренный проход между руинами.
Им потребовалось около часа, чтобы преодолеть пятьсот метров завалов, которые покрывала липкая грязь, образовавшаяся из смоченного дождем пепла.