Формула Бога

Душ Сантуш Жозе Родригеш

— И какой из них они собираются применить?

Опять возникла короткая пауза.

— В моем конкретном случае, — наконец заговорил отец, — есть два осложняющих дело момента, которые, по мнению доктора Гоувейи, довольно типичны для этой разновидности рака. Недуг обнаружили с некоторым опозданием. При раке легкого это происходит, если не ошибаюсь, в семидесяти пяти процентах случаев. Запоздалая диагностика. — Он опять закашлялся. — Второй момент является следствием первого. Поскольку болезнь распознали не в самом начале и позволили ей беспрепятственно

развиваться, сейчас она распространилась и на другие органы. Дала метастазы. Они уже пошли в кости и мозг, и доктор Гоувейа говорит, что не исключает их появления также и в печени.

— Боже мой! — воскликнул Томаш, не сводя глаз с отца. — И как это лечить?

— Хирургическая операция исключается. Опухоль разрослась, мой случай неоперабельный. О химиотерапии речь тоже не идет — она эффективна только при мелкоклеточном раке. А у меня он немелкоклеточный, что, насколько я понимаю, является более частой разновидностью рака легкого.

— Если нельзя оперировать и химические препараты бессильны, что же остается?

— Лучевая терапия.

— И ока поможет?

— Доктор Гоувейа говорит, что у меня хорошие шансы. Дескать, в моем возрасте болезнь протекает не так бурно, и я должен буду относиться к ней как к хроническому заболеванию.

— А…

— Но я потом много прочитал об этом и не уверен, был ли он до конца со мной откровенен.

Мать чуть не взвилась на своем стуле, настолько её покоробило последнее замечание мужа.

— Что за вздор ты несешь! — резко запротестовала она. — Ясное дело, он был откровенен!

Математик устало взглянул на жену.

— Граса, давай не будем опять спорить, а?

Мать повернулась к сыну — на сей раз союзника в нем искала она.

— Нет, ты видишь это? Теперь он вбил себе в голову, что умрет!

— Да я не об этом, — возразил муж. — Из прочитанного на данную тему я понял, что цель радиотерапии не излечить, а просто замедлить ход болезни. Затормозить ее развитие, растянуть его во времени.

— И о каком времени идет речь?

— Если б я знал! В моем случае это может быть и месяц, и год. — Взгляд у отца померк. — Хотелось бы надеяться еще лет на двадцать, — добавил он, — но все может ограничиться и одним месяцем.

— Боже правый! Опять он про это! — запротестовала Граса. — В этом весь твой отец, вечно он все драматизирует…

На старого профессора математики обрушился приступ кашля. С трудом справившись с ним, он тяжело вздохнул и устремил свои карие, повлажневшие от боли, глаза на сына.

— В общем, Томаш, я умираю.

III

Меры безопасности при въезде на территорию посольства Соединенных Штатов — здание, расположенное в зеленом уголке лиссабонского района Сете Риуш, были ужесточены, можно сказать, до абсурда. Томаша Норонью остановили на двух постах контроля, его дважды досмотрели, в том числе пропустив через сложнейшую металлодетекторную систему, и даже «просветили» глаз электронным устройством биометрической

идентификации, которое по радужной оболочке распознает людей, фигурирующих в особой базе подозреваемых в совершении преступлений. В довершение ко всему сотрудники охраны при помощи специального зеркала осмотрели его голубой «фольксваген» снизу, но взрывчатых веществ, прикрепленных к днищу, не обнаружили. Бдительность беспрецедентно возросла после 11 сентября, но Томашу давно не доводилось посещать посольство, и к тому, насколько усилились меры по обеспечению безопасности, историк не был готов. Он даже представить себе не мог, что въезд на территорию дипмиссии превратится в преодоление полосы препятствий.

У входа собственно в здание посольства его встретил, сияя лучезарной улыбкой, атташе по вопросам культуры Грег Салливан — высокий блондин лет тридцати с голубыми глазами, благообразным видом, аккуратным костюмом и спокойными жестами напоминавший мормона. Проводив посетителя по запутанным посольским коридорам, американец ввел его в просторное светлое помещение с большим окном, распахнутым в залитый солнцем сад. За длинным столом красного дерева, уткнувшись в ноутбук, сидел молодой человек в белой рубашке и галстуке огненного цвета. При появлении Салливана и его гостя он поднялся им навстречу.

— Дон, — по-английски обратился к нему культ-атташе, — это профессор Томаш Норонья.

Они поприветствовали друг друга.

— Это Дон Снайдер, — продолжая говорить по-английски, представил Салливан молодого человека, чье бледное лицо резко контрастировало с черными прямыми волосами.

Все трое сели за стол. Первым слово взял атташе по культуре, действовавший как завзятый церемониймейстер. Салливан говорил громко, но его вступительная речь со всей очевидностью предназначалась исключительно португальцу, о чем свидетельствовал направленный на Томаша пристальный взгляд.

— Этой беседы не было. Все, о чем здесь будет сказано, является информацией ограниченного доступа и должно остаться между нами. Вам понятно?

— Да.

Салливан потер руки.

— Очень хорошо, — повернувшись к черноволосому молодому человеку, он сказал: — Дон, вы можете начинать.

— Окей, — согласился Дон, подтягивая рукава рубашки. — Мистер Норона, как уже…

— Норонья, — поправил Томаш.

— Но-ро-на…

— Проехали! — засмеялся историк, поняв, что американцу ни за что не произнести его фамилию правильно. — Можете называть меня просто Томом.

— Оу, Том! — оживился черноволосый. — Отлично, Том. Как уже сказал Грег, меня зовут Дон Снайдер. Однако он не сообщил вам, что я работаю в Центральном разведывательном управлении, в штаб-квартире в Лэнгли, где являюсь экспертом бюро аналитического обеспечения контртеррористической деятельности при Оперативном директорате — одном из четырех директоратов ЦРУ.

— Оперативный — это тот, который операциями занимается, да? Наподобие тех, где задействован Джеймс Бонд?

Снайдер и Салливан рассмеялись.