Формула одиночества
Шрифт:
Марина уже была беременна Машей. Из вещей они с мужем прихватили только два чемодана. И первое время ютились в убогой комнатенке общежития культпросветучилища. Но никогда Марина не жалела, что покинула отцовский дом. Рано или поздно ей все равно бы пришлось уехать, потому что мачеха взяла слишком большую власть над отцом. И Марина, которая после смерти матери с десяти лет чувствовала себя хозяйкой в доме, вынуждена была сдать свои позиции. Потому что так захотел отец. Возможно, он действовал из благих побуждений, ведь Маше нужно было закончить сначала школу, а затем
Марина, как и все в музее, поначалу скрепя сердце наблюдала, как новая жена директора где лестью, а где нахрапом подминает под себя сотрудников, с тупым упорством разрушает атмосферу доверия и почти семейные отношения, сложившиеся в музее с момента его образования в двадцатых годах прошлого столетия...
Отец же словно нацепил темные очки и взирал на происходящее глазами своей жены. Марина пыталась говорить с ним, объяснить, что совершается не просто уничтожение коллектива, но и тех обычаев и традиций, которыми славились Ясенки, начиная с 1754 года, когда в тени ясеней на берегу Оки была выстроена эта усадьба. Возвел ее по проекту графа Растрелли предок Марины граф Бартеньев – дальний родственник князей Волконских, а еще близкий друг графа Кирилла Разумовского – гетмана малороссийского и его брата – фаворита императрицы Елизаветы.
Братья Разумовские любили охотиться в здешних угодьях на лис и зайцев, а дальнее родство не мешало Волконским частенько гостить в усадьбе и даже участвовать в спектаклях крепостного театра, который был неотъемлемой частью жизни его владельцев. Здесь блистала несравненная актриса Незнамова – крепостная актриса и невенчанная жена сына графа Бартеньева – Александра, а через полвека взошла на подмостки Елена Прокудова, более известная как Жаннет Бланше. Через пять лет она стала примой Мариинского театра, получив вольную из рук своего покровителя, известного царедворца Голицына, который выкупил ее у Бартеньевых за баснословную по тем временам сумму – сто тысяч рублей золотом...
– Вспомнила, кому еще можно позвонить? – прервала ее мысли Анжела. – Ты не расстраивайся, может, они просто в гости пошли. Сегодня же суббота.
– Суббота? – машинально переспросила Марина и тут же вспомнила, да и как она могла забыть Нину Владимировну Субботину, бабушку Нину – смотрительницу музея и свою добровольную няньку.
Марина снова набрала номер. И снова длинные гудки в ответ. Но она терпеливо ждала, зная, что старушка глуховата и, скорее всего, просто не слышит звонка. Еще она сделала скидку на больные суставы Нины Владимировны. Пока та добредет до телефона...
– Алле, – раздался в трубке слегка дребезжащий старческий голос.
Марина покачала головой. Судя по голосу, Нина Владимировна совсем одряхлела. А она, свинья, и не вспомнила бы о ней, если б не нужда!
– Нина Владимировна, – сказала она в трубку, – здравствуйте, это Марина. Марина Бартеньева. Вы меня узнали? – Она почему-то назвала свою девичью фамилию, решив вдруг, что старушка запамятовала за годы ее отсутствия Маринину фамилию по мужу – Фролова.
– Маришенька, девочка! Боже мой! – охнула старушка. – Как ты меня нашла?
– Слава богу, ваш телефон не изменился, – с облегчением вздохнула Марина. – Я не могу дозвониться до дома. Там ничего не стряслось?
– Дома? – Марине показалось, что старушка испугалась. – Разве ты ничего не знаешь?
– Что? Что случилось? – уже не сдерживаясь, закричала Марина. – Папа заболел?
– Нет, не заболел. – Старушка, похоже, всхлипнула, но справилась с собой и уже твердо произнесла: – «Ясенки» хотят снести, Мариша. Говорят, наш музей не представляет исторической ценности...
– Что вы сказали? Не представляет исторической ценности? Да в чью больную голову пришла такая ересь? – не обращая внимания на хозяйку, Марина кричала во все горло, забыв, что уже ночь, что два десятка отдыхающих наверняка спят и она может разбудить их своими воплями.
– Мариша, я точно ничего не знаю, но все село гудит. Аркадий Сергеевич вместе с главой администрации сейчас в области, пытаются отстоять усадьбу. Но поговаривают, что землю продадут москвичам под строительство коттеджей. Места у нас, сама знаешь, красивейшие, так что земля дорого стоит.
– Понятно, – Марина неожиданно успокоилась. Главное, что отец жив-здоров, а остальное она выяснит на месте. – Нина Владимировна, – сказала она в трубку, – передайте папе, что послезавтра часов в девять вечера я буду в Ясенках. Если возможно, пусть он встретит меня на станции.
– Хорошо, хорошо, Маришенька, – обрадовалась старушка. – Обязательно передам. Если Аркадий Сергеевич не вернется, я попрошу Олега тебя встретить. Помнишь внучка моего? Он сейчас в отпуске, гостит у меня уже две недели.
Внука Нины Владимировны Марина помнила слабо. Он был лет на пять старше и в былые времена не слишком одаривал ее своим вниманием. Но тем не менее она сказала в трубку:
– Хорошо, если так! – И попрощалась: – До свидания, Нина Владимировна! Скоро увидимся и поболтаем с вами!
– Приезжай, Мариша, – устало сказала старушка. – Аркадию Сергеевичу очень нужно помочь. Он уже измучился, бедный, да еще Ольга Борисовна...
– Что – Ольга Борисовна? – жестко спросила Марина. – Говорите уже, Нина Владимировна, не скрывайте!
– Да я ничего точно не знаю, – неожиданно заплакала та. – Просто сорвалось с языка. Прости меня, старую. Приедешь, сама узнаешь...
– Ладно, не плачьте, Нина Владимировна, – вздохнула Марина. – Действительно, приеду и во всем разберусь.
Она опустила трубку на рычаг и посмотрела на хозяйку.
– Вот и закончился мой отпуск, Анжела. Завтра мне нужно срочно уехать!
– Я поняла, – кивнула та и вдруг достала из шкафчика бутылку шампанского и конфеты. – Послушай, давай выпьем, а? Чтобы все плохое осталось у нас за спиной!