Формула преступления

Чиж Антон

И дернул за шнурок.

Шелк опал взмахом черного крыла.

У картины не было рамы. Ее повесили, кое-как зацепив за деревянную рейку, видно, сильно спешили. Но это было неважно. Потому что…

…Луч света падал откуда-то сверху, выхватывая из тьмы клавиши старенького пианино и его лицо. Он замер, будто вслушиваясь в мелодию, что слетела прямо с небес. Записал ли верно? Ничего не выдумывая и не сочиняя. Как доступно только избранным, без смысла и справедливости. Еще звучат отголоски инструмента, а он вглядывается в будущее, словно угадывая, что будет

после. А после будет свет, любовь и радость, одна только радость, которую дарил всем. Он знает, что осталось немного, реквием готов, и вскоре заказчик потребует плату. Он знает, что остались считаные часы. И целая вечность. Потому что его музыка победила смерть. Потому что гений, не подвластный логике и расчету, в драном камзоле и грязных панталонах, в парике набекрень, полуголодный и осмеянный, взлетит над серостью, чтобы зажечься вечной звездой. От которой свет небесный. Он знает и не боится смерти. Он уже победил смерть. Смерть, где твоя сила? Ад, где твое жало?.. С наивной верой Моцарт ждет свою участь. Он готов испить чашу…

Казалось, зал опустел, всякое дыхания затихло. Ни одного критического замечания. Толпа оглушенных перед великим и необъяснимым.

Мария Васильевна не заметила, как по щекам потекли ручейки. Со всей искренностью, какую не найти в столичных сердцах, она упивалась новым, незнакомым потрясением. Впервые узнав, что искусство есть. Редко, но есть. Эмоции настолько переполнили даму, что она совершила непростительный для выставки поступок — хлопнула в ладошки. Сухой звук с хрустом разорвал тишину и замер. Никто не посмел шикнуть. Уже не владея собой, тетка Мария принялась аплодировать, как было, когда к ним в Саратов приезжал Шаляпин. И крикнула «браво!».

Прожженные и циничные господа с носорожьей шкурой, всё видевшие и всё знающие, не засмеяли провинциалку, а подхватили, сначала робко, потом все сильнее. Лавина нарастала, пока зал не захлебнулся восторженной овацией. Такого на выставках не случалось. Толпа аплодировала картине неизвестного художника.

Бил в ладоши Глазков. Шилкович остервенело хлопал. А Коля Софрониди кусал губы, не сдерживая слез. Аплодировал раскрасневшийся Сергей Гайдов. Хлопали мелкие репортеришки, сам великий Лев Данонкин сдирал кожу с рук и орал во все горло «браво!». Восторгались критики и заказчики. Даже Музыкантский аплодировал в искреннем порыве.

— Ваш племянник победил смерть. Настал его триумф, — тихо сказал Ванзаров.

— Это чудо, — шепотом ответил Михаил Иванович, хотя кругом грохотало и кричало. — Как вам удалось найти картину… У меня не хватит слов благодарности, чтобы выразить… То, что вы сделали, это… Это великолепно. Вы великий сыщик!

Они стояли чуть в стороне. Отсюда казалось, будто Моцарт возносится над толпой. Рост Гайдова позволял видеть картину, не поднимаясь на цыпочки. Родиону не так повезло.

— Никакого чуда, только логика, — скромно ответил он.

— Где же вы нашли ее?

— Вам действительно интересно?

— А как же иначе! Вы спасли Макара от забвения, само его творение. Я хочу знать все подробности этого подвига! Прошу

вас, раскройте тайну!

— Раз настаиваете… — Родион постарался отыскать взглядом тетку, но родственница утонула в восторге, и шляпка вместе с ней. — Это очень простая история. Когда докопаешься до косточки, то есть зерна. Надо задавать простые вопросы, тогда ответы будут простыми.

— Не способен их задать…

— Вот первый простой вопрос: как можно украсть большую картину? Двумя способами: вырезать с подрамника или вынести целиком. В первом случае останутся рейки с ошметками холста. Но их не было. Выносить целиком — большой риск. Могут заметить и спросить. Есть ли еще способы?

— Вы меня спрашиваете? — удивился Михаил Иванович.

— Нет, логику.

— И каков ее ответ?

— Разумеется, есть. Самый простой способ — вынести краденое в соседнюю квартиру, к господину Софрониди. Но, к сожалению, там ее не было. Что же еще придумать? Наверное, надо найти простое и изящное решение. А именно: никуда не выносить картину вовсе.

Гайдов даже тросточкой помахал:

— Это невозможно. Комната слишком маленькая, я бы заметил. А вы — тем более.

— Даже в чулане можно спрятать так, что найти будет трудно.

— Но как?

— Благодарю за простой вопрос. Единственный ответ: сделать так, чтобы картину видели все, но не видел никто. Для этого есть все необходимое. В комнате сколько угодно подготовленных холстов, составленных в ряд. Любой посмотрит на них снаружи. Но никто не заглянет с другой стороны. Зачем? Что там может быть? Расчет очень точный. Я сам попался. И если бы не гвоздик…

— Какой гвоздик, Родион Георгиевич?

— Гвоздик среди мусора. В виде загнутой скобки, какой ткань прибивают. Стоило рассмотреть боковины картин, как обнаружилась странность. У всех рам очень ровно и тщательно прибит холст: гвоздики посажены буковкой «м». А на одном — набивка вкривь и вкось. Пришлось заглянуть с обратной стороны. Преступник спрятал картину наилучшим образом. Расчет точный: он сможет вынести ее без хлопот, когда пройдет время. Вернее — когда придет время.

Михаил Иванович пребывал в глубоком изумлении:

— Да, сразили наповал… Значит, негодяй оторвал холст и перебил его обратной стороной…

— Именно так.

— И никто ничего не слышал?

— Нижнего соседа, господина Глазкова, не было. Это было известно наверняка. И ничто не мешало стучать.

— Ловко… Но позвольте, а кто это сделал? Кому хватило прыти?

— Прыти хватило убийце Макара Николаевича. Обычно вор и убийца несовместимы. Но не в этот раз.

— Вы знаете, кто он?

— Догадываюсь.

Лицо Гайдова стало белее мрамора:

— Назовите его…

Достигнув зенита, овация медленно, но верно затихала, рассыпаясь осколками. Даже шедевром тяжело наслаждаться долго. Слаб человек перед великим искусством, ему бы что попроще.

— Зачем вам это? Смерть официально признана самоубийством. Подозрения — не доказательства, никто не станет открывать дело.

— Уж сам решу, как с ним поступить…