Форпост - 4
Шрифт:
— Северное сияние?
— Оно.
Лейтенант сплюнул и глухо выматерился.
— Гатаулин, заводи! Петров, возьми двоих, остаёшься на посту. Я в часть, вернусь через час.
Конечно, офицер был не обязан объяснять ефрейтору куда и зачем он уезжает, но Петров так явственно вздрогнул, что лейтенант Скворцов… объяснил. Он прекрасно понимал чувства солдата — из всех офицеров части, появлявшихся здесь, в порту, за последнюю неделю остался лишь он. Все остальные исчезли и только трубка полевого телефона убитым голосом комбата просила «продержаться
Лёха Скворцов не подал виду, но внутри всё сжалось, он тут — несёт со своими бойцами службу, а они там. Его жена и новорожденная дочь сидят в подвале дома в военном городке. И хрен знает, что там сейчас происходит.
«Кому эти пустые пирсы нужны?»
— Так. Петров. Разведите костёр, я привезу сухпай и, может быть чего-нибудь жидкого.
Двадцатитрёхлетний лейтенант изо всех сил старался быть «отцом солдатам «.
БТР зарычал, выпустил в небо густой чёрный выхлоп и скрылся в темноте.
— Думаешь, она доберётся?
— Доберётся. Она не так тупа, как кажется. Я…
— Иван. Иван. ИВАН!
— Что?
— Я не хотел тебе говорить, но поезда не ходят. Транссиб полностью закрыт. Только по ночам военные гонят спецсоставы. Всё, Ваня. Она не приедет.
— Она приедет, Олег. Даю слово.
На пятые сутки ожидания лейтенант вернулся из части с посеревшим и осунувшимся лицом. В одиночку.
— Всё. Нет никого. Разбежались все.
— А солдатики твои где?
Маляренко смотрел на этого белобрысого мальчишку и искренне его жалел.
— Говорю же — разбежались все. Я пока в штаб ходил…
— Смылись?
— Ага… смылись. — Голос у офицера был совсем пацанячий и страшно обиженный. — Только вот Петров, да Синельников и остались.
— А в штабе чего?
— Ничего. Комбат один. Больше ВООБЩЕ никого. Говорит, сначала все местные сдёрнули… суки… потом кавказцы решили домой уходить, а потом… а!
Лейтенант Скворцов безнадёжно махнул рукой.
— В общем так. Комбат приказ на охрану пирсов отменил. Мы сейчас уходим в часть. Спасибо тебе, Олег. И тебе дядь Дима, спасибо за всё.
Офицер тяжко поднялся, окликнул своих двоих оставшихся бойцов, и пошёл наружу.
— Алёша, подожди.
Маляренко упруго поднялся из своего угла и пошёл вслед за офицером.
— Разговор есть.
— Я вас слушаю, Иван Андреевич.
Чёрт знает почему, но лейтенант робел при виде этого человека.
Керосиновая лампа тускло освещала нос БТРа, офицера и двух морпехов, стоявших навытяжку поодаль. Тощие шеи пацанов смешно смотрелись над массивными бронежилетами.
Иван, сам не зная почему, мотнул головой в их сторону.
— Откуда они?
— Синельников из Ярославля, а Петров — калининградский, вроде. — Без запинки ответил Скворцов. Своих солдат лейтенант знал от и до.
— Калининградский?
Маляренко откровенно поразился российской действительности — призывать в морскую пехоту парня из Прибалтики, чтобы отправить его
— С ними что будет? А с тобой? А с семьёй твоей?
Маляренко осёкся. Простецкое лицо лейтенантика вдруг потяжелело и закаменело.
— В общем, слушай меня лейтенант Скворцов.
Иван упёр свой «фирменный» взгляд в офицера и придавил голосом.
— … слушай внимательно. ЭТО не пройдёт. ЭТО, — Иван показал пальцем на всполохи в небе, — конец. Ты понимаешь? Ты можешь исполнять свой долг офицера перед страной…
На этом месте Маляренко понял, что лейтенант Скворцов будет исполнять свой долг перед Россией даже ценой своей жизни. Даже ценой жизни своей семьи. И сразу отыграл назад.
— … и ты его выполнишь. Но. Я смогу помочь сберечь жизни твоей жене и ребёнку. Верь мне. Эта яхта здесь стоит не просто так.
Лейтенант судорожно сглотнул.
— К-как? Что?
Старый пень Маляренко утёр лоб, посмотрел в чистые и ясные глаза служивого мальчишки и… соврал.
— Недалеко есть остров. Я там построил убежище. Оборудованное и с припасами. Мы бы давно уже ушли, но я жду, Алёша, свою женщину. Она едет на поезде. Едет уже двенадцать дней и должна быть уже близко…
— Что я должен сделать?
— Оставь парней здесь. Пусть несут службу и охраняют пирс с яхтой. Мы их прокормим как-нибудь. А ты… Лёша. Я знаю, у вас, военных есть свои каналы связи…
Алёша, — Ваня откровенно умолял, — попробуй узнать о ней хоть что-нибудь, а?
Маляренко не верил в то, что какой-то лейтенантик, всего полгода, как выпущенный из училища сможет раздобыть информацию о Наде, но больше он сделать ничего не мог. Город был весь на осадном положении. Каждую ночь на земле, озаряемой небесным сиянием, стреляли. Помногу и часто. Лейтенант, еженощно мотавшийся в город, привозил совсем уж невесёлые известия. Граница рухнула. Транспорт встал. Связь работала только по защищённому кабелю. Жители города толпами разъезжались по окрестным деревням и городкам. Даже по карточкам не всегда удавалось получить продуктовый паёк.
На пятое утро после разговора с Маляренко Скворцов привёз на БТРе в порт свою семью и телефонограмму. Лейтенант завёл жену в убежище и, пряча глаза от Ивана Андреевича, сунул ему серый официальный бланк.
— Простите.
«Так… входящий номер… от… числа… неделю назад! Козлы!»
Руки, почему то, затряслись. Иван поднёс бумажку ближе к огню.
«Принял… а. Вот!»
«Любимый! Наш поезд остановили на станции Исиль-Куль. Это в Омской области. Военные сказали, что дорога закрыта. Совсем. Мы строим убежища в лагере для беженцев. Я работаю землекопом. Милый, мне очень жаль, что всё так получилось. Я знаю, это конец. Олег мне всё рассказал и я понимаю, что к тебе мне уже никогда не добраться. Мы, я и твой будущий малыш тебя очень любим. Прощай. Навсегда твоя, Надежда Маляренко»