Форт Далангез
Шрифт:
— Ковших мой друг. Он смелый. Он отличный человек! — вскричал Мейер.
Что и говорить, этот без какой-либо формаглисти-ки — самое настоящее благородие.
— Постой, Мейер! Не гоношись! Господь мой всемогущий! Я просто хочу знать, что значит быть военным. Вот так, с младых, как говорится, ногтей, просто встать в строй и всё. Всю жизнь маршировать и выполнять команды. Это просто! Думать не надо! На полном государственном обеспечении! Иное дело — предпринимательство. Тут необходим creative approach…
— Ковших, ты дурак! — фыркнул Мейер.
— Позвольте мне высказаться, — молвил его благородие штабс-капитан Минбашибеков. — Как раз зимняя кампания, по нестерпимой погоде, на труднопроходимом театре — это и есть ваш creative approach, или, по-нашему говоря, искусство стратега, полководческое искусство.
Спокойный тон и благодушная улыбка его благородия подействовала на сцепившихся господ умиротворяюще. Мейер отпустил черкеску, и Медведев рухнул на диван рядом с Зиминым.
— Юденич рискует. Стоит ли? Оправдан ли риск? — ответствовал неугомонный Ковших.
— Командующий — опытный военный и знает цену риску, — ответил полковник Пирумян, окончательно откладывая в сторону газету.
Нерасторопный лакей наконец-то подал кофе, портвейн и сигареты. Лакей зажег спичку, давая Пирумяну прикурить.
— А как же осмотрительность? Не лучше ли дождаться весны и не рисковать при наступлении? — спросил один из неизвестных мне офицеров.
— Нам предстоит штурм фортов. Пойдём напролом при отвлекающем манёвре вспомогательных подразделений, — проговорил его высокоблагородие Пирумян. — В тёплое время года легче наступать, но легче и обороняться. Такова военная логика. Идя против неё, мы получаем преимущество. В Эрзеруме нас не ждали. В этом одна из причин панического бегства турок.
— Мы видели форты с воздуха. Впечатляющая картина. На мой взгляд, позиция Девебойну совершенно неприступна, — раздумчиво молвил его благородие поручик Мейер. — Если только…
— Рискованно. Но если план Юденича сработает…
— Я готов! Я хочу пройти по земле по тому месту, над которым летал в воздухе! Но только сначала я хочу знать, велик ли риск?
— Зачем вам это, Адам Иосифович? — голос полковника Масловского под блистающими нутряной ненавистью взглядами черкесок 1-го и 2-го Кизляро-Гребенских полков звучал спокойно и примирительно.
— Как зачем?! — Ковшиха аж подбросило в воздух.
Без сомнения, считая себя самым умным в высоком офицерском собрании, Ковших не терял уверенности в том, что присутствующие должны и обязаны безоговорочно разделять его точку зрения.
— Как зачем? — повторил Ковших в своём обычном истерическом оживлении. — У меня всё есть, понимаете? Вообще всё. Я баснословно богат, если вы до сих пор не догадались…
— Да догадались мы, чего уж там. Золотая мошна, — проговорил подъесаул Медведев.
— …В том числе имею и государевы награды, — не унимался Ковших. — Несколько наград. Но боевых, полагающих за боевые подвиги, наград у меня нет.
— Не продали-с? Ай-яй-яй! — покачал головой боевой товарищ и брат Медведева, их благородие подъесаул Зимин.
— Для получения боевой награды необходима заслуга, подвиг. Хоть небольшой, но подвиг. А любой подвиг — это риск, — тараторил Ковших, не замечая кизляро-гребенской подначки. — Я готов рисковать! Чего уж там! Но речь, должно быть, идёт о большом риске. Например, наши рискованные эскапады с Мейером никто почему-то подвигом не считает. Выходит, наш риск недостаточно велик. Я готов поднять ставки!
Пресвятая Богородица, наша заступница и веро-учительница! Да видела ли ты когда-либо столь позорного торгаша, как этот самый Ковших? Привыкший торговаться везде и обо всём, оказавшись на войне, он торгуется о военном Подвиге! Скулы мои свело молчанием. Страдание моё было неизъяснимо, но я утешался тем, что христианские великомученики страдали более моего. На устах господ офицерства блуждали сдержанные улыбки. Поручик Мейер тяжело и часто вздыхал, будто ему не хватало воздуха, как при грудной жабе.
Полковник Пирумян заговорил тихим голосом, скупо роняя слова. В речи его внезапно появился выраженный армянский выговор, которого я ранее не замечал:
— Рисковать или не рисковать — это вопрос выбора. Если твой выбор — спокойная жизнь, то, казалось бы, велики шансы прожить дольше. Но когда ты выбираешь путь, связанный с военным делом, то считается, что ты вводишь себя в особо рискованное пространство. Выбирая этот путь, ты растёшь в чинах и должностях. Со временем становишься военачальником, как Николай Николаевич или я. Смотрю я на вас, штатского шпака, каким-то образом попавшего в собрание офицеров, прожившего жизнь избегая прямого боя, и понимаю, что в сложившейся ситуации я имею больше шансов выжить в условиях риска, с которым нас поставили нос к носу. Вот такая вот военная философия. Поскольку человек вы известный и действительно заслуженный, вот и в газетах, как я теперь понимаю, это про вас статьи, готов просветить вас по части геройства…
На этом месте полковничье речи я раскрыл створки окна, чтобы выпустить на улицу спёртый прокуренный воздух. Тем временем под окнами проезжала вереница крытых брезентом саней. На сбруе коней и на полотнищах брезента алели кресты.
— Ай, что это? — без церемоний отодвинув меня плечом, Ковших высунулся в окно. — Что это, милейший, куда путь держите? — прокричал он, адресуясь к вознице первых саней.
— Раненых везём, ваше благородие! — был ответ. — Нынче ночью стычка с турком произошла. Большие потери.
— Это как раз побочные последствия геройства, — проговорил полковник Пирумов. — То, что прилагается к орденам и крестам. Но часто сие событие является единственной наградой. Ранения — это всегда боль и страдания. В течение жизни каждый человек в той или иной мере познаёт боль и страдания. Иногда эти боль и страдания безопасны, то есть не несут прямой угрозы жизни, но если вы оказались на театре войны…
Однако егоза-Ковших не стал слушать слова умного человека. Наскоро накинув на плечи своих бобров и нахлобучив шапку, он выскочил на улицу и погнался за медленным обозом. Поручик Мейер пытался его остановить, но куда там! Ковших отбивался и брызгал слюной, умоляя пилота ссудить ему несколько рублей наличными якобы для раздачи раненым. Мейер в полный голос называл его дураком и, опорожнив карманы, разочарованный вернулся в собрание. Горячность Ковшиха странным образом подействовала на господ офицеров, заставив некоторых из них последовать на улицу буквально с непокрытыми головами. Я отправил лакея следом с шинелями и фуражками. Нельзя ведь допустить, чтобы схваченная по дурости, от слишком чувствительного сердца простуда лишила штаб армии лучших его служащих. Однако их благородия Бек-Пирумов и Минбашибеков остались на своих местах. Так же остались при своём командире несколько младших офицеров 153-го Бакинского полка. Кроме этих отменных вояк — героев Саракамыша, под тёплым кровом офицерского собрания остался и его высокоблагородие полковник Масловский, который своей выдержкой и осмотрительностью всегда давал нижним чинам хороший пример.