«Фрам» в Полярном море (с иллюстрациями)
Шрифт:
Мы усердно пользовались ценной библиотекой, которой снабдили нас щедрые издатели и друзья экспедиции. Если бы благородные жертвователи видели нас, собиравшихся по вечерам вокруг стола, чтобы с головой погрузиться в книги или иллюстрации, если бы они знали, какими неоценимыми спутниками были для нас книги, они, несомненно, почувствовали себя вознагражденными сознанием того, что сделали доброе дело, помогли превратить «Фрам» в оазис среди великой ледяной пустыни.
В 7 1/2 или 8 часов вечера появлялись карты или другие игры, за ними мы засиживались до поздней ночи. Обычно вокруг стола составлялось несколько партий. Кто-нибудь садился за орган и, вращая ручку, исполнял наши любимые музыкальные
Около полуночи, оставив вахтенных, мы ложились спать. Каждый должен был пробыть на вахте один час. Самой тяжелой обязанностью для вахтенных были, кажется, записи в журнале да еще обязанность – если залают собаки – посмотреть, не появился ли где-нибудь поблизости медведь. Каждые четыре или два часа вахтенный должен был подняться в бочку или спуститься на лед, чтобы сделать метеорологические наблюдения.
В общем, по-моему, можно не кривя душой сказать, что время у нас проходило хорошо; благодаря определенному и правильному режиму мы чувствовали себя, несомненно, отлично.
Мои ежедневные записи могут, мне кажется, дать самое лучшее представление о нашей жизни во всем ее однообразии. В этих записях нет сообщений о каких-либо великих событиях; но именно из описания мелочей жизни и составляется подлинная картина – такой, а не иной была наша жизнь. Я приведу здесь некоторые из этих записей так, как они были внесены в дневник, ничего в них не меняя.
«Вторник, 26 сентября. Прекрасная погода. Солнце стоит теперь совсем низко, сегодня в полдень оно поднялось над горизонтом на 9°; зима быстро приближается. Вечерами бывает до 8° мороза, но совсем не ощущаешь холода. К сожалению, сегодняшние наблюдения не обнаруживают, чтобы мы с особенной быстротой подвигались на север; находимся еще под 78°50' северной широты.
Бродил вечером по льду. Нет ничего изумительнее, ничего прекраснее полярной ночи! Сказочная картина, разрисованная красками нежнейших оттенков, какие только может придумать воображение. Это как бы расцвеченный эфир, от легкого колебания один пейзаж переходит в другой, и не знаешь, где собственно начинается один тон и кончается другой, и однако все они существуют, все многообразие налицо. Твердых очертаний нет, все мерцает, переливается тихой, дремлющей музыкой красок, далекой бесконечной мелодией невидимых струн. Но разве не так же возвышенна, тонка и чиста, как эта ночь, и всякая красота жизни? Сделайте краски поярче, и это уже не будет так прекрасно.
Небо раскинулось над тобой, как необъятный купол – синее в вышине, зеленое ближе к горизонту, лиловое и фиолетовое совсем внизу. По ледяным полям бегут холодные сине-лиловые тени; и розовеют края льдин, обращенные к отсвету исчезнувшего дня. Наверху, в синеве купола, мерцают так же мирно, как всегда, друзья-звезды, они никогда не изменяют. Луна повисла на юге огромным красно-желтым шаром с желтым кольцом вокруг и легкими золотистыми облаками, плывущими по синему своду.
И вдруг северное сияние расстилает по небосводу свое затканное серебром то желтое, то зеленое, то красное покрывало; вот оно расходится, потом опять беспокойно собирается в волнистые складки, развертывается и колышется серебряной лентой. Ярко вспыхивают снопы огней и гаснут на миг, и вдруг взметываются к зениту огненные языки; их внезапно прорезает снизу от самого горизонта мощный луч, и – все покрывало тает в лунном свете.
Чудится – точно вздох отлетающего духа огня; лишь кое-где витают светлые облачка, смутные, как предчувствие, – это пыль, стряхнутая со сверкающей мантии северного сияния. Но вот оно снова вспыхивает, новые молнии прорезают
Прежде я никогда не мог понять – как это наша земля когда-нибудь застынет, станет мертвой, голой, пустынной. К чему же тогда вся красота, когда не будет существа, которое могло бы ею наслаждаться? Теперь я понимаю это. Ведь предо мною будущее земли – красота и смерть. Но зачем? На что все эти миры? Читай ответ там, в синем звездном небе…»
«Среда, 27 сентября. Пасмурно, свежий ветер с зюйд-зюйд-веста.
Hypдал, сегодняшний повар, пошел за солониной, которая двое суток вымачивалась в мешке, опущенном в море. Едва вытащив мешок, он испуганно завопил, что тут полно козявок; бросив мешок, он отскочил в сторону как ужаленный, а «зверюшки» разлетелись во все стороны. Оказалось, что в мясо забрались амфиподы [163] . Их множество как снаружи, так и внутри мешка. Приятное открытие! Стало быть, здесь не умрешь с голода; в случае нужды стоит сунуть в море мешок – вот тебе и съестное!»
163
Амфиподы – отряд из группы ракообразных Arthrostaca. К ним относятся мелкие рачки с тонкой, кожеобразной скорлупой, плавающие боком и скачками. Большинство видов живет в море. Служат пищей для многих рыб.
«Четверг, 28 сентября. Снег и ветер. Сегодня пробил час свободы для собак. До сих пор они, в сущности, вели плачевное существование: с того времени, как их взяли в Хабарово, они сидели на привязи. При качке их окатывало холодной волной, швыряло из стороны в сторону, они повисали на смычке и жалобно скулили; при мытье палубы на них не раз попадало из шланга.
Они страдали от морской болезни; и в непогоду, и в хорошую погоду вынуждены были лежать на одном и том же месте, к которому приковала их безжалостная судьба; никакого движения, кроме нескольких шагов взад и вперед – на длину короткого смычка. Так-то с ними обращались, с этими чудными животными, на которых мы так рассчитывали в час нужды! Зато, если он настанет когда-нибудь, они хоть на короткое время да займут почетное место. Когда их выпустили на свободу, они пришли в дикий восторг: катались по снегу, мылись, чистились, носились в необузданной радости по льду, неистово лая.
Наша льдина, до сих пор такая пустынная, сразу оживилась. Решено с этих пор привязывать собак на льду».
«Пятница, 29 сентября. День рождения доктора Блессинга. По этому случаю был, конечно, большой праздник, первое большое торжество на судне. Да и повод как-никак двойной: наблюдения в полдень показали 79°05' северной широты, следовательно, перейден новый градус широты. За обедом было не меньше пяти блюд и богатая музыкальная программа. На машинке было отпечатано следующее меню:
«Фрам». Меню, 29 сентября 1893 года
Суп жюльен с вермишелью.
Рыбный пудинг с картофелем.
Пудинг Нурдала.
Мороженое по-гренландски.
Домашнее пиво Рингнеса.
Мармелад.
Не правда ли, шикарный обед для 79° северной широты! Но подобные обеды, и даже еще лучше, сервировались не раз на борту «Фрама» и в более высоких широтах. После обеда подавали кофе и десерт, а после еще более обильного ужина – землянично-лимонное мороженое, или «гранитэ», и безалкогольный грог из лимонного сока.
Сначала в немногих «отборных» словах был провозглашен тост за здоровье новорожденного, затем последовал тост в честь 79° северной широты, который, мы были уверены, являлся первым из многих, которые нам предстояло перейти».