Француженки не верят джентльменам
Шрифт:
Карамель, которая таяла в ракушке…
Блестящий шоколадный купол с золотыми блестками…
Сладкое прикосновение шершавого персика к губам…
Она не могла понять, почему каждый раз, когда Габриэль подвигал к ней свое новое творение, он казался таким… как бы сказать… жаждущим, нетерпеливым, внимательным, настороженным, почти застенчивым.
Шелк скользил по ее губам. Нежные, хрупкие текстуры таяли на языке. Паутинка невообразимой красоты рвалась под вилкой. Иногда ему приходилось заставлять Джоли разрушать очередное чудо, и он выхватывал у нее из рук вилку и решительно втыкал в еще одно фантастическое сокровище.
– Все сразу. Ты должна съесть это сразу, все ароматы вместе, прежде чем горячее остынет, а холодное растает.
Пока она не начала подумывать… а не
Утонченное, сложное, уязвимое сердце.
Рев взорвался, когда она смотрела на десерт, который он поставил перед ней. Бледно-зеленая раковинка, разрушенная ее вилкой, и свежие сладкие красные вишни, высыпающиеся, будто из раны. Рев не был обращен на нее, но она тянулась к этому грому, впитывая его.
Рычащее чудовище пожало широкими плечами, повернулось к ней и глубоко вздохнуло, когда увидело, какими глазами она смотрит на него.
– Тебе нравится?
– Ты прекрасен, – вырвалось у нее невольно.
От мальчишеского восторга его улыбка стала шире.
– Ты имеешь в виду это?
Он жестом указал на мраморную стойку, на ее десерт и на все, что было подано раньше или было предназначено для других.
– Я сказала именно то, что имела в виду.
Его рука застыла в середине размашистого жеста. Он повернулся, опираясь на мрамор, и нагнул голову. Она не могла видеть выражения его лица, поскольку он смотрел вниз, на свои руки, и был неподвижен. Казалось, он сильно потрясен, и что-то рождается из этого потрясения, и внутри его идет какая-то борьба. Наконец он повернул голову так, что смог бросить на нее взгляд, – беспокойный, встревоженный.
В ответ у нее на лице тоже появилось беспокойство. Что она делает? К чему это ее приведет?
– Вообще-то у меня есть пара свободных часов.
Он выпрямился, пошевелил затекшими плечами, поднял руки к белым пуговицам своей куртки. Все ее тело устремилось ему навстречу, как неуправляемый сорванец.
– Поговорим о той Розе, которую вы с отцом украли у меня?
Глава 9
В городе они брели рядом сначала по широкой лестнице с перилами, устланными древними, толще его руки, лозами, потом по пешеходной улице, столь узкой, что Габриэль мог вытянуть руки и коснуться противоположных стен. Старые арочные дверные проемы, окрашенные в синие, зеленые, желтые и пылающие оранжевые цвета, сочетались с прекрасными морскими оттенками жалюзи над ними. Кованые железные столы или деревянные, с шелушащейся краской, старые и расшатанные, стояли у дверей рядом с маленькими стульями и цветами в горшках, образуя уютные места для отдыха. На большой высоте между балконами были натянуты веревки, и на них висело белье, похожее на праздничные флаги.
Они вышли на плоскую, вымощенную камнем террасу, с одной стороны которой была усыпанная гравием площадка для boules [58] . У Джоли руки чесались сфотографировать играющих в петанк стариков, благородные платаны, летящий по воздуху серебристый шар на фоне глубокой синевы знаменитого Лазурного Берега. Но она удержалась, лишь позволила этой картине запечатлеться у нее в памяти и присоединилась к Габриэлю за столиком caf'e [59] с видом на новую часть города, лежащую ниже крепостных стен и доходящую почти до берега моря.
58
Boules – шары (фр.).
59
Caf'e – кафе (фр.).
Габриэль заказал кофе, а она попросила Perrier [60] . Джоли чувствовала странную легкость и даже какую-то необъяснимую свежесть, несмотря на то что съела достаточно много. Габриэль создавал невесомые, вызывающие восторг творения, которые, казалось, состояли только из запахов, текстур, великолепия. Пожалуй, он никогда не полагался на простое использование слишком большого количества сахара или жира.
Когда они сели, напряжение в мышцах Габриэля начало медленно спадать. Собственное тело казалось ему все более тяжелым, и он даже подумал, что никогда не сможет подняться со стула. Но конечно, встать ему придется. Сегодня вечером его ждет интенсивная работа в течение по меньшей мере семи часов. И только потом он сможет отдохнуть и лечь спать.
60
Perrier – минеральная вода с природным газом из источника на юге Франции (фр.).
– Вы когда-нибудь делаете Розу? – спросила она. – Я не видела ее в меню.
И в его кухнях тоже. Она не хотела признаться, какое тяжелое разочарование сжимало ее сердце из-за невозможности попробовать эту Розу из его рук.
Он покачал головой.
– Я не пользуюсь этим рецептом с тех пор, как твой отец украл его у меня в первый раз. Это… слишком больно.
Он посмотрел в сторону моря, усыпанного яхтами, похожими на драгоценные камни.
Она развернула салфетку с приборами, вспоминая немного яснее, каким он был в то время, когда ему было двадцать три: таким худым, что у него выпирали ребра, но зато всегда пылающим страстью. «Я потерял пятнадцать килограммов. И подругу. И выиграл звезду. И получил в награду такую гадость, какую только можно получить».
Конечно, ее отец тоже получил дерьмовую награду, несколькими годами раньше, когда жена развелась с ним и увезла Джоли с сестрами на другую сторону океана. Не так-то просто быть лучшим шеф-поваром. Кухня становится убежищем и наваждением. Она отнимает у тебя все. И многое забирает также у тех, кто любит или когда-то понимал тебя. За то, чтобы быть лучшим шеф-поваром, ты отдал слишком много, – все, что у тебя было.
Как бы Джоли ни была очарована звездными поварами, никогда в жизни она не захотела бы ни стать одной из них, ни доверить свою жизнь и счастье такому человеку.
Но в том-то и был парадокс, что счастье бьет из нее ключом потому, что она просто находится рядом с Габриэлем, а ведь он харизматичный, маниакально преданный работе человек. Даже повсюду окружающие их великолепные вьющиеся лозы жасмина, казалось, растут только для того, чтобы поймать их с Габриэлем, обвить и притянуть друг к другу, сплетая их тела в жарких объятиях.
– Итак, у меня появилась еще одна идея, – сказал Габриэль.
Она притаилась, ожидая продолжения. Его глаза метнулись на ее рот и задержались на долгие, полные досады секунды. Но затем подошел официант с кофе, и Габриэль схватил обеими руками маленькую белую чашку, будто поймал брошенный ему спасательный круг.
– Ты можешь написать кулинарную книгу для меня. Она будет моей. Это как раз то, что мне нужно. Я просто ненавижу сидеть и записывать рецепты. Если бы умел, то писал бы их вместо того, чтобы готовить. И не был бы так измотан.
Джоли печально улыбнулась.
– Без обид, – он сделал большой глоток кофе, – я знаю, что у тебя и так слишком много работы.
– Я не обиделась. – Ей захотелось отбросить внезапно возникшее желание сказать, что он может положить голову ей на колени и вздремнуть, если хочет. Она могла работать целый день, проводя исследования и делая записи, но по сложности и скорости ее работа и близко не была такой, как его. Кроме того, проводить исследования, то есть входить в кухни шеф-поваров, заставлять их говорить об их любимой работе, пробовать их яства и учиться их готовить, на самом деле все это для нее было игрой. Они потакали ей так, как никому из своих работников, и как, кстати, ее собственный отец никогда с ней не поступал. Она обнаружила, что как кулинарная писательница поставлена в другие условия, при которых исчезала та проклятая стеклянная стена из ее детства между офисом и кухней. И теперь она могла вступить в этот мир, жить в нем и на то время, что работала над рецептом вместе с шеф-поваром, получать его исключительное внимание.