Француженки не верят джентльменам
Шрифт:
С благоговением он глядел на звезды. Неужели они всегда были так прекрасны и так близки?
– Как бы то ни было, – пробормотала она ему в плечо, – я кричала на тебя зря.
Ох-ох. Он повернул голову, пытаясь опять поймать ее губы, прежде чем она продолжит говорить. Целовать ее было так прекрасно.
– Разве не смешно, что в пылу ссоры люди иногда обращают внимание на что-то неверное, будто им нужен предлог, чтобы уйти от настоящей проблемы?
О боже, это рассуждение ему совсем не понравилось. Он глубоко вздохнул и постарался напомнить себе, что пять минут назад
– Габриэль! – Она подняла голову и посмотрела ему в глаза, из-за чего ее голова оказалась под нужным углом, чтобы его губы смогли заставить ее молчать.
Но ведь она проделала такой путь, чтобы после ссоры сказать, что любит его. Может, ему не следует пользоваться моментом и отвлекаться на удовлетворение собственных желаний. Может быть, следует дать ей возможность говорить?
Он обуздал себя, и это был один из тех многих-многих моментов, когда она так и не поняла, какие усилия он приложил, чтобы сдержаться.
– Подумай хоть две секунды о том, что ты сделал. Ты ворвался в жизнь моего отца, рискнул его здоровьем, даже не поговорив об этом со мной, потому что ты всегда полон решимости и намерен получить то, что хочешь. Любой ценой!
– Но ведь он же не чужой нам, Джоли! И я знаю его лучше, чем ты, merde.
На самом деле он знал Пьера намного лучше, чем знал Джоли. Эти мужчины работали вместе по шестнадцать зверских часов в день в течение четырех лет. А потом Пьер вышвырнул Габриэля на улицу. Проклятие! И все это время Габриэль боялся, что она поступит с ним, как ее мать поступила со своим мужем. У нее с обеих сторон были гены, определяющие склонность бросать людей.
– Габриэль! Меня это не волнует. А вот тебе нужна чертова кнопка «Стоп».
– Но ведь сработало, – сказал он с негодованием.
– Однако не смягчило твою обиду! Он все еще мой отец, Габриэль.
– Да, но шефом он был моим.
– Ты же мог довести его до второго инсульта! Просто из-за cвоей чертовой уверенности, что знаешь все на свете лучше меня!
– И что, довел?
– Нет, но ты накалил ситуацию до предела – обсуждал, как Люк Леруа организует показ. Более того, ты посоветовал отцу пообщаться с будущими звездными шеф-поварами здесь, в Провансе, чтобы он увидел, как им понравится постигать кулинарное искусство.
Фактически эти слова и означали, что Габриэль знает ее отца лучше, чем она. Но Джоли все равно не собиралась признавать это. Возможно, ей было слишком больно мириться с этой крамольной мыслью. Он поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы его собственные дети знали его гораздо лучше, чем Джоли знает своего отца.
– Габриэль, я стукну тебя по твоей упрямой башке! Ты даже не чувствуешь за собой никакой вины и не собираешься извиняться!
Он попытался представить на своем лице виноватое или извиняющееся выражение. Это же были совсем не те эмоции, к каким он привык. Ведь если собираешься что-то сделать, нет смысла чувствовать за это вину.
– Сожалею, что расстроил тебя.
Он тоже был огорчен. Конечно, он предвидел, что она узнает о его поступке и рассердится. Поэтому заставить себя общаться с Пьером было для Габриэля так же тяжело, как голыми руками достать собственные внутренности.
В отчаянии Джоли резко опустила голову ему на грудь.
– Это совсем не то, что понять, как ты был не прав.
Как вообще он мог ошибаться, если сделал как раз то, что и было правильным? Кажется, иногда она не понимает, что правильно, а что – нет.
– О, ради бога, – сказала она, вглядываясь ему в лицо, – я не могу справиться с твоим характером. Неужели мы так и будем всю оставшуюся жизнь препираться?
В его сердце затеплился огонек.
– О, я на это очень даже надеюсь.
Она смотрела на него, охваченная сразу и негодованием, и удивлением, а затем линия ее губ смягчилась.
– Ты безнадежен, – ласково сказала она.
Ему показалось, что слово «безнадежен» неуместно. У него была надежда, но он не думал, что она захочет об этом поговорить. Это была такая надежда, какую из-за своего изменчивого настроения она может случайно растоптать, хотя потом наверняка пожалеет об этом.
– Даже если ты хотел сделать как лучше, – нехотя пробормотала она.
– Так значит, ты больше не считаешь, что я хотел из мести устроить ему второй инсульт? – спросил он с горечью.
– Но то, что я слышала о вашем разговоре, было ужасно, Габриэль. – Джоли погладила его по плечу исцеляющим жестом, который он так любил. Это было много лучше, чем когда она гневалась на него. Ему хотелось прильнуть к ней, как целительному источнику. – Конечно, я не думала, что ты хочешь его смерти, но…
– Я знаю, что было феерично, но почему это показалось тебе похожим на правду?
– Ты же и сам знаешь, что был бы рад украсть меня у своего злейшего врага. Просто признай это, Габриэль.
– Я беспокоился потому, что твой отец считает, будто ему принадлежит вся твоя жизнь без остатка. Он всегда берет себе самое прекрасное, что случается в моей жизни. Даже когда у него нет преимущества быть отцом самой красивой женщины.
– Так ты и вправду не хочешь злорадствовать над ним?
И только тут Габриэль понял, что на самом деле пугало его. Он долго молча смотрел на нее. Ему было так приятно обнимать ее стройную фигурку. Его сердце предательски громко билось, тяжело, медленно и пристыженно, веля ему заткнуться. Лишь бы она не заметила, какое магическое действие оказывает на него ее присутствие. И он начал думать, что сможет ждать всю оставшуюся жизнь, пока Джоли не поймет, что он вовсе не чертов принц. Дышать ему стало еще труднее.
– Нет, не хочу. И, кажется, понимаю, почему ты поверила. Потому что каждое слово, сказанное мной твоему отцу, было правдой.
Она напряглась и дернулась в его руках. Но еще не пришло время отпустить пташку.
– Я и вправду думаю, что он жалок, что ему надо перестать сидеть сиднем и пора действовать. Я и вправду злорадствую, потому что у меня есть ты. Да, все, что я сказал ему, я это чувствую, Джоли.
Она перестала вырываться из его рук, и ее брови сдвинулись. Взгляд ее стал очень внимательным.