Французская новелла XX века. 1900–1939
Шрифт:
— Да. Она сейчас ужинает с одним приятелем.
— Ну, ты орел! — закричали кругом.
Алексис шикнул и, глядя Роберу прямо в глаза, с важностью произнес:
— И сколько она тебе приносит?
Юноша побелел, побагровел и ничего не ответил.
— Так сколько же? — с насмешливым видом допытывался Алексис. — Валяй, не стесняйся, тут все свои. Она у тебя добытчица? Умеет подзаработать?
— Оставьте меня в покое, — пробормотал Робер, — пожалуйста! Ну что вы ко мне пристали?
— Уймись! Слышишь,
— Ладно, — пробурчал Алексис. — Ладно. Чего тут не понимать! Я и не собирался отваживать твоего клиента… Это я так, шучу…
— Пошутил — и хватит, — продолжал хозяин. — И ты тоже, Кривой, нечего шум подымать! Верни господину книгу.
— Благодарю вас, — робко сказал Робер.
— Не за что…
Алексис с недоброй улыбкой повернулся к юноше.
— Мы с тобой в другом месте потолкуем… — процедил он сквозь зубы. — Научим тебя…
Но не окончил фразы: хозяин грубо схватил его за рукав и без дальнейших уговоров оттолкнул к столу, где играли в карты.
Жан Кривой, храня достоинство, отошел сам и снова принялся за игру. Никто вокруг и бровью не повел, будто ничего не случилось. Только Робер таращил глаза и все больше удивлялся. Он даже и не подозревал, какая угроза таилась в этих непонятных приставаниях; поглядывая на часы, он соображал, что ждать остается недолго: было уже за полночь. «Минут через десять она должна прийти», — думал он.
И верно, не прошло и десяти минут, как приоткрылась входная дверь и девушка проскользнула в зал. Заметив Робера, она направилась к нему.
— Ну как? — спросил он тревожно.
Сюзанна не смела посмотреть ему в глаза. Она сидела на своем стуле неподвижно, вся во власти смущения, возраставшего с каждой секундой.
— Что с тобой? — спросил Робер одними губами.
— Со мной ничего… — ответила она. — А что со мной может быть? Я вернулась…
— Много выпила?
— Господин Эктор угостил меня шампанским, — нехотя выговорила девушка. И так печально, с таким подавленным видом уставилась на Робера, что теперь уже ему стало не по себе. Не слыша своих слов, он машинально произнес:
— Заказать тебе что-нибудь?
Сюзанна молчала, но не спускала с Робера глаз, и мало-помалу в ней зрело убеждение, что лучше уж сразу во всем признаться, чем хранить свою тайну про себя. Тайна эта ее душила, захлестывала отвращением. И в то же время, вспоминая, как лесоторговец опоил ее шампанским, она находила для себя некоторое оправдание; она думала, что ведь, в сущности, Робер сам этого хотел. Его испытующий взгляд больно задевал ее. Почему он смотрит на нее так укоризненно? Почему так мучается?
Наконец девушке удалось взять себя в руки.
— Вкусное шампанское! — сказала она. — Самое дорогое, какое было.
— Оно и видно.
— Да нет, я вовсе не пьяная. Наоборот, мне хорошо…
— Послушай, — резко сказал Робер. — Я задам тебе только один вопрос. Но поклянись, что ответишь правду, даже если сделаешь мне еще больнее… Эктор твой любовник?
— Ты с ума сошел!
— Да или нет? Ты ему уступила?
Сюзанна замотала головой.
— Нет, конечно, нет! Что ты! Какой ты глупый! Неужели ты думаешь, что я могу тебе изменить?
— Ничего я не думаю, — пробормотал юноша. — Я просто боялся, что ты не так меня поймешь… Ведь я это сделал не ради себя, а ради тебя. Только ради тебя. Потому что я тебя люблю…
— Милый!
— Ну и хватит об этом, — сказал он с ясной улыбкой. — Раз ты вернулась ко мне такой же, как была, я счастлив… Счастлив! Вставай! Пойдем домой…
— Робер! — вскричала девочка.
— Что?
— Нет, Робер… Нет, ничего!
— Ты плачешь?
Открывая свою сумочку, Сюзанна тихо ответила:
— Вовсе нет…
Однако она искала носовой платок и от волнения не заметила, как две купюры по сто франков, которые она не догадалась запрятать подальше, выскользнули из сумки и упали на стол. Робер их увидел. Кровь бросилась ему в лицо. Он вздрогнул и какую-то долю секунды, казалось, готов был подобрать бумажки и протянуть их подруге, но та расхохоталась и, пряча деньги, спокойно сказала:
— Зачем мне плакать, милый?.. Раз ты меня любишь…
РОЛАН ДОРЖЕЛЕС
(1886–1973)
Доржелес (настоящее имя — Ролан Лекавеле) уроженец Амьена. В юности он изучал архитектуру, но призвание свое обрел в журналистике и литературном творчестве. В первую мировую войну Доржелес получил ранение на передовой. «Машина для прекращения войны» (1917) — так называлась его первая книга. В знаменитом «окопном» романе «Деревянные кресты» (1919) воссозданы столь неприглядные эпизоды бесчеловечной бойни, что наиболее обличительные главы книги оказалось возможным опубликовать лишь в недавнее время.
В репортажах «По дорогам мандаринов» (1925) и «Караваны. без верблюдов» (1928) Доржелес точными штрихами обрисовал удручающую картину колониального гнета на окраинах Французской империи. Доржелес посещал СССР, но об увиденном судил в духе буржуазного либерализма. Военный корреспондент Доржелес — очевидец поражения и фашистской оккупации Франции (очерковая книга «Удостоверение личности», 1945). Это ему принадлежит емкое определение первоначального этапа второй мировой войны, названного им в одном из репортажей 1939 года «странной войной».