Французская новелла XX века. 1900–1939
Шрифт:
— Ишь ты, кукушка-потаскушка, опять за свое принялась… — сказал Лусто.
Мы дремали на траве, а Лусто бродил по парку, искал под деревьями сморчки. Затем он придумал новую забаву и, растянувшись с двумя товарищами на берегу пруда, удил карасиков, нацепив на нитку согнутую в крючок булавку с червяком.
Они уже поймали трех рыбок, и те трепетали на дне солдатской сумки; теперь Лусто нацеливался на карпа, который, казалось, дремал в воде. Лусто осторожно приближал к нему удочку, соблазняя приманкой.
— Вы тут зачем? — неожиданно раздался за их спиной чей-то голос.
Генерал!.. Мы все разом вскочили и стали навытяжку, руки по швам.
Мы молчали.
— Вы прекрасно знаете, что
Внезапно он умолк: он увидел сверкнувший на дне сумки трепещущий рыбий хвостик.
— О-ох! — вздохнул он. — Рыбки, бедные мои рыбки…
Он подошел ближе, с трудом нагнулся и вытащил из сумки трех рыбешек, две уже не шевелились. Лусто скорчил гримасу.
— Бедные рыбки, — жалобно причитал генерал. — Зачем вы их мучаете?.. Я не хочу, чтобы их мучили, не хочу, чтобы мучили моих карасиков… Сейчас же бросьте обратно в воду…
Сопровождавший его лейтенант услужливо поспешил подобрать рыбок.
— Не стоит, — некстати заметил Лусто, — две уже не трепыхаются.
— Все равно, — рассердился генерал, стуча тростью, — в воде они оправятся бедные мои карасики…
Третья, еще бившаяся рыбка выскользнула из рук лейтенанта. Упав в траву, она чуть шевелилась, и, не знаю почему, я подумал о Рубьоне, оставшемся в весеннем лесу и слабо шевелившем уже немеющей рукой…
— Видите, спасается, спасается, бедная рыбка, — сказал генерал, нагнувшись над зеленоватой водой и следя за карасиком, мелькавшим среди водорослей. — Разве можно мучить таких маленьких рыбок?..
Обернувшись, он увидел наши нашивки.
— Ах да, — сказал он, покачав головой, — это вы выбили немцев из подкопа… Жаль, что не выбили их совсем… Но и то хорошо. Так вот, на этот раз я ни с кого не взыщу… Ступайте и не смейте больше сюда ходить…
Открывая скрипнувшую калитку, Лусто сказал:
— А старикан-то наш, выходит, добряк…
БЛЕЗ САНДРАР
(1887–1961)
Жизнь и творчество Сандрара так неразрывно связаны между собой, что каждую из его книг можно считать одной из вех его биографии. А биография эта была поистине удивительной. Сандрар родился в семье швейцарского коммерсанта, беспрестанно разъезжавшего по всей Европе. Еще ребенком он побывал в Англии, Франции, Италии, Северной Африке, а в пятнадцать лет бежал из дому, прихватив в дорогу лишь томик Вийона. Исколесил Россию, Кавказ, Среднюю Азию, Индию, Китай. Во время короткой остановки в Париже успел перезнакомиться с Аполлинером, Пикассо, Леже, Стравинским и издать первый сборник стихов — «Новгородская легенда» (1909), навеянный пребыванием в России. К русской теме Сандрар возвращался неоднократно: событиям революции 1905 года посвящена его поэма «Проза транссибирского экспресса и маленькой Жанны Французской» (1913) и роман «Мораважин» (1926).
Покинув Париж, Сандрар пустился в новые странствования: выступал в роли жонглера в лондонском мюзик-холле, батрачил в США и Канаде, служил в Прибалтике. Во время первой мировой войны потерял руку, но не утратил ни крупицы своей неуемной энергии. Обучился вождению автомобиля. Охотился на слонов в Судане. Прошел пешком тысячи километров по бразильской сельве. А в 1939 году записался в английскую армию в качестве военного корреспондента.
Наряду с Аполлинером Сандрар был крупнейшим реформатором французской поэзии XX века. Убежденный в том, что она должна избавиться от тяготевших над ней традиционных форм, он смело пользуется жаргоном городского дна, языком афиш и газет, приемами «кадрировки», заимствованными у кинематографа, ритмами, подсказанными джазом, стремясь слить весь этот разнородный материал в некое подобие современного лирического эпоса.
С середины 20-х годов Сандрар перестает писать стихи, но и проза его пронизана чувственной и колоритной поэзией. Она присутствует и в тех книгах, которые описывают его собственные приключения («Жизнь, полная риска», 1938; «Человек, пораженный молнией», 1945; «Наперекор всем ветрам», 1948), и в тех, где он дает волю своей фантазии («Негритянские сказочки для белых детей», 1928; «Исповедь Дэна Йэка», 1929) и в тех, где речь идет о необычайных людях, с которыми столкнула его судьба («Золото», 1925; «Ром», 1930).
Сандрар также и автор теоретических работ о кино («Азбука киноискусства», 1926), и составитель антологии негритянской поэзии (1921).
Blaise Cendrars: «Les petits contes negres pour les enfants blancs» («Негритянские сказочки для белых детей»), 1928.
Новелла «Дурной судья» («Le mauvais juge») входит в указанный сборник.
Дурной судья
Однажды, рассказывают, произошло вот что. Мышь прогрызла платья, лежавшие у портного. Портной отправился к судье, каковым в ту пору был вечно сонный павиан. Портной разбудил его и стал так ему жаловаться:
— Открой глаза, павиан! Смотри, я не зря разбудил тебя: тут всюду дыры. Мышь изгрызла одежду, но говорит, будто это неправда, и винит кота. А кот лукаво уверяет, что невиновен, и валит вину на пса. Пес от всего отнекивается, утверждая, что платье продырявила палка. Палка перекладывает вину на огонь и стоит на своем: «Это огонь, огонь набедокурил, огонь!» А огонь и слышать ничего не хочет, все только твердит: «Нет, нет, нет, я тут ни при чем; это вода виновата». Вода прикидывается, будто знать ничего не знает, однако намекает, что виновник происшествия — слон. Слон приходит в ярость и сваливает все на муравья. Муравей багровеет, носится повсюду, болтает всякий вздор, всех будоражит, и тут все начинают спорить и так орут, что я не в силах разобраться, кто, кто же в конце концов попортил одежду. У меня только зря отнимают время, заставляют меня ходить туда-сюда, бегать, хлопотать, дожидаться, выяснять, а потом гонят меня, так ничего и не заплатив. Открой же глаза, павиан, и посмотри! Вся одежда в дырах. Что теперь со мною станется? Я вконец разорен, — сокрушался портной.
Но терять-то портному, по совести говоря, было нечего, ибо он был очень беден и дома его ждала высокая тощая жена да куча детишек — мальчиков и девочек, а у дверей постоянно торчала не бабушка его, нет, и не теща, и не чужая старуха, а та, что и в самом деле принадлежала к его семье; то была дряхлая колдунья, завладевшая и им самим, и его близкими, и она очень мучила их; изо рта у нее торчали длинные зубы, а спинным хребтом служил ей острый нож, и имя ей было — Нужда. Нужда жила у самого его порога, и чем больше портной работал, тем больше Нужда обирала его; она бессовестно залезала в его лачугу, опоражнивала там горшки и кастрюли, била ребятишек, грызлась с его женой, препиралась с ним самим, так что бедняга совсем терял голову. И вот, вдобавок ко всем бедам, мышь изгрызла платья его заказчиков, и остались от них одни только дыры!