Французская Советская Социалистическая Республика

Гладилин Анатолий Тихонович

– Нет, - ответила Лида, - просто я люблю Париж. Кстати, нам пора. Я изнемогаю от страсти.

– Понял, - сказал я.
– Кого же вы мне сегодня приготовили?

– Меня не спрашивают, - ответила Лида.

Мы молча дошли до того места, где я запарковал машину, и по дороге я думал, что слишком суров к Лиде и надо бы с ней как-то по-другому, и вообще, кое о чем я стал догадываться, но я не умел фальшивить, и Лида бы это сразу раскусила.

От Лиды я уехал в пять утра в препоганейшем. настроении.

Хотел даже мчаться в посольство, но рассудил, что это совершенно бессмысленно и глупо. Я поднялся к себе в студию на авеню Сюффрен {в этом доме половину квартир снимали наши посольские), походил по кухне, покурил, поматерился и, так как

все равно было рано, решил прилечь на полчаса. Однако проснулся без четверти одиннадцать. Позвонил Белобородову. Его жена сказала, что он отправился с дочерью в зоопарк. Упустил! И хотя Белобородов, как каждый советский служащий, имел право отдыхать в субботу, я попросил, чтобы сразу по возвращении он явился ко мне в посольство.

То, что Белобородов приедет только после обеда, было ясно, как божий день. Впрочем, теперь это меня устраивало. Приехав на бульвар Ланн, я взял ключи от архива, открыл сейф, не торопясь посмотрел бумаги и нашел нужные мне счета.

Увы, все подтверждалось. Эти счета я перенес к себе в кабинет, запер стол и в ожидании Белобородова занялся разбором московской почты. А в голове у меня повторялись слова Ильи Петровича: "С правом расстрела на месте".

Белобородов вошел бодрый, приветливый, вроде бы нисколько не досадуя на то, что я разбил ему выходной. Мы обменялись мнениями о вчерашнем приеме, поговорили о погоде и о тиграх в зоопарке. Как бы со стороны, я отметил, что беседуем мы в привычной манере офицеров КГБ крупного ранга: неторопливо, тихими голосами, в полушутливом тоне - в общем, как люди, котврые настолько сознают свое могущество, что все происходящее их не очень волнует. Потом Белобородов поинтересовался, как прошла ночка. Я кратко изложил главное из того, что мне рассказал "французский товарищ":

– Настроение в офицерской среде жуткое, особенно в пехотных, мотострелковых и бронетанковых соединениях. Считают, что правительство постоянным урезыванием бюджета вконец разрушило армию. Техника устарела. Призывники служить не хотят, дисциплина - хуже некуда. Сокращение срока воинской службы, на которое правительство пошло, чтобы получить голоса пацифистов и выиграть выборы, армия рассматривает как национальное предательство. Компартия откровенно ведет пропаганду среди солдат. Препятствовать этому невозможно, ибо нельзя ущемлять свободу политических убеждений. Левая пресса раздувает каждый такой случай. Короче, идет настоящая травля старых армейских кадров. Некоторые. офицеры- говорят: "Чем хуже, тем лучше. Пусть приходят русские. Может, лишь тогда Франция поймет, до чего она докатилась". Правда, ракетные части, авиация и подводный флот в более привилегированном положении. Но армия уверена, что надеяться только на ядерное оружие - смешно. На атомную войну никто не решится.

Далее я сказал, что, возможно, мой ночной собеседник несколько сгустил краски, однако в принципе все это подтверждает наш анализ.

– А что не подтверждает?
– спросил Белобородов, и я почувствовал, что он давно догадался, что его вызвали не для приятной беседы.

Тогда я усилил темп:

– Этому парню можно верить?

– В каком смысле?

– В прямом. Он честен в денежных делах?

– Безусловно. Идейный французский товарищ.

– Мы ему сколько даем?

– На дело и на представительство? По 50 тысяч франков в месяц.

– Может, кто-то решил подэкономить и давать только по 40 тысяч? .

– Не думаю. Вряд ли. Меня бы предупредили.

Я вытащил из стола копии расписок, взятые мною из архива, и придвинул их к Белобородову.

– Вот смотри. Он давал расписки, как обычно, на пятьдесят тысяч, но последние полгода ему отсчитывали лишь по сорок. И объясняли это новой системой отчетности.

– Сволочи. Негодяи, - сказал Белобородов и, подумав, добaвил: - И мудаки. Захотели француза объегорить на франках!

– Кто?
– спросил я.

– Ну, зто мои заботы, - ответил Белобородов.
– Успокойся, я с них шкуру спущу.

–

В понедельник же первым самолетом - в Москву! Cудить их офицерским судом чести. Метлой из Органов и из партии!

– Тогда и меня вместе с ними как непосредственного начальника и докладную записку в ЦК - мол, воры и жулики в Комитете госбезопасности. Ты этого добиваешься?

– Мы не можем терпеть...
– взревел я, но Белобородов меня перебил:

– А мы можем придушить человека в подъезде? Вот лично мы с тобой? Нет? Кишка тонка? А эти двое, что на связи с французским товарищем, могут. Конечно, хапануть шестьдесят тысяч за пoлгода - зарвались ребята, я с них взыщу, я их накажу. Но, Борис Борисыч, в посольстве все воруют. Химичат на представительских, на квитанциях, на счетах. А как по-другoму? Валюты y людей с гулькин нос, а кругом столько соблазнов! Нервы не выдерживают, каждый тащит потихонечку. Не знал? Ну, ты у нас "шахматист", в теориях витаешь. Так знай. Жизнь, особенно наша, грубая штука. Сейчас мне вот эти двое - прямо скажем, с несколько дефицитной специальностью - позарез будут нужны. Согласен, Москва сможет прислать им замену. Такими кадрами Москва обеспечит. Но просто придушить человека в подъезде недостаточно. Надо знать -в каком подъезде. А эти двое приспособились к местным условиям, сообразят...

– Давай перекурим,,- предложил я.

– Давай, - охотно согласился Белобородов.

Мы дружно задымили, и маскируясь этой дымкой, в комнату спланировал илубь мира. "Не бери все на себя!" - предупреждал меня Илья Петрович. Теоретически я все мог. Даже отправить в Москву Белобородова. Но с кем я тогда останусь? Просто так избавиться от этих двух гавриков, прикарманивших шестьдесят тысяч, не имеет смысла. На их место сядут другие, которые будут воровать еще более неуклюже. Имело смысл устроить показательную чистку. Однако я понял намек Белобородова. У всех рыльце в пушку. Если назначить комиссию, То потянется ниточка. В ЦК обязательно пронюхают. Комитету все простят и на все закроют глаза, кроме одной вещи валютных хищений. Тут. полетят головы. Короче, придется сменить РСЮ команду Белобородова и отложить нашу акцию на несколько лeт. To есть этим самым расписаться в полном провале. И мне тогда нечего делать в Париже, и в Комитет обратной дороги не будет. Начну преподавать на вечерних курсах Института марксизма-ленинизма. Перспектива ослепительная.

– А деньги французскому товарищу мы вернем, - словно прочтя мои мысли, сказал Белобородов, - объясним ему, что yлучшили систему отчетности. На французской армии нельзя экономить. Кстати, вот тебе подарок. Утром купил в киоске.

И Белобородов положил на стол свежий номер журнала "Куполь" с крупным заголовком на обложке:

"Американский секретный план оккупации Франции".

Готовя еще в Москве эту докладную записку от имени начальника штаба американских вооруженных сухопутных сил в Европе, мы надеялксь нащупать болевую точку, но, откровенно говоря, не думали, что попадем так удачно. Публикация в "Куполе" вызвала во Франции чудовищный скандал, эхо Которого прокатилось по всей западной и американской прессе. Причем американская (провинциальная) пресса нашла идею твоего генерала вполне своевременной и здравой, что вызвало бтветные комментарии французских газет и подлило масла в огонь. Пламенный привет независимым руководителям "Канзас Трибюн" и "Филадельфия Инкуаер" и прочая!

Разумеется, сначала американское посольство в Париже, а потом и Министерство обороны США выступили с официальным опровержением, назвав эту докладную записку "грубой фальшивкой, сфабрикованной КГБ". "Однако, - как философски заметил международный обозреватель газеты "Монд", - такая утечка информации всегда опровергается, и, конечно, КГБ и ЦРУ запускают ложные слухи, чтобы повлиять на общественное мнение, на то и существует война разведок.

Мы не можем принять этот документ на все сто процентов, но дыма без огня не бывает".