Французская вдова
Шрифт:
– Борис Яковлевич, – взмолился Возницын. – Как мне уволиться из театра? Только незаметно.
– Да перестань ты, – обнял его за плечи администратор и подтолкнул к входной двери. – Из-за такой ерунды ломать себе жизнь? Тебе в театре самое место. Видишь, даже примы от тебя с ума сходят. Не переживай, никто ничего не узнает. Не в Клавиных интересах распространяться, как же – такая женщина, а мальчишку раскрутить на любовь не смогла. Я, само собой, молчок.
Петя, понурив голову, двинулся вперед.
– Знаешь, – разоткровенничался администратор, по-прежнему обнимая
Болтовня администратора неожиданно навела Возницына на мысль. Настолько важную, что он тут же раздумал увольняться. Более того, дружески расставшись с Борисом Яковлевичем, едва ли не бегом прибежал в цех реквизиторов и немедленно стал обдумывать новый план своей дальнейшей жизни.
Теперь он решил так. Чувство, его ведь никуда не денешь, с этим придется смириться. Но пусть душа живет своей, отдельной, никому не ведомой жизнью, а его тело будет отныне жить по своим законам. Нет, жениться он не собирался, зато хотел продемонстрировать нечто иное. План удался. В течение года сарафанное радио драмтеатра, регулярно снабжаемое свежими новостями интимной жизни актеров и обслуживающего персонала, сформировало вполне определенный имидж ассистента главного режиссера и реквизитора Возницына.
«Такой малый был – тихий, скромный, краснел, когда с женщинами разговаривал, и вдруг как с цепи сорвался», – шептались тетушки-билетерши. Те актрисы труппы, которые раньше едва общались с худеньким парнишкой, стали смотреть на него весьма заинтересованно. Мужское сообщество также откликалось на происходящее:
– Ну, Фомич, вырастил ты смену! Зельем каким опоил парня? Нам скоро в отставку, все женщины к нему переметнутся, – говорил администратор.
– И правильно сделают, – довольно улыбался Иван Фомич. – Давно пора свежую кровь в театр влить. А то половина из вас на мужиков заглядываются, прости господи, а другие так утомлены собственной гениальностью, что на остальное силенок нет. А Петька – он не только в работе усерден. Девушки это высоко ценят.
Борис Яковлевич, встречаясь с Возницыным, свойски улыбался и шепотом вопрошал:
– Реванш берешь? Молодец, хвалю, так держать! Мадам уже небось зубами скрежещет от зависти. Погоди, еще будет названивать ночью…
Возницын в ответ улыбался, кивал, соглашаясь, но твердо знал – никогда больше Лернер ему не позвонит. Ни ночью, ни днем, вообще никогда. Администратор то ли плохо знал свою многолетнюю деловую партнершу, то ли просто валял дурака. А вот Петька знал ее прекрасно, вернее – чувствовал сердцем.
После злополучной ночи он избрал в общении с актрисой тактику примитивную, но действенную: старался как можно реже попадаться ей на глаза, а если такое
– Петр, как дела? Такой деловой по театру ходишь, страшно подойти. Забегай как-нибудь, поболтаем…
После того, что случилось в день ее рождения, это был первый случай, когда она с ним заговорила. Возницын еще раз убедился – звуки этого голоса словно лишали его воли. И сейчас он собирался покорно кивнуть и поскорее смыться, но совершенно неожиданно брякнул:
– Не могу, работы много, еще экзамены в институте, сессия.
– Надо же, – капризно и зло фыркнула Лернер. – Какие мы занятые – и работаем не покладая рук, и учимся. Когда только все остальное успеваем…
И она, стуча каблучками, ушла. А Петька, стряхнув с себя наваждение, порождаемое этой женщиной, вдруг понял – стрела попала в цель, что-то задело Клавдию, потому она вдруг и заговорила с ним. Но это совсем не обрадовало Возницына. Наоборот! Он вдруг испытал боль оттого, что ранил предмет своего обожания. Словно пущенная им стрела волшебным образом вернулась и пронзила ему сердце.
«Так мне и надо, – подумал Петя. – В этой истории ничего нет для меня. Все только для нее. Конечно, это правильно. Кто она? Великая актриса. Останется в истории, ее будут помнить всегда. А кто я? Маленький человечек, который когда-нибудь исчезнет и которого никто не вспомнит, потому что у этого человечка нет таланта, и даже семьи нет.
Придя домой, немного поразмышлял на эту тему и решил – надо жениться. Не для того, конечно, чтобы было кому его вспомнить. Причины были самого низменного, бытового характера. Только чтобы семейная жизнь не мешала главному. А главным оставалось неугасающее Чувство к Лернер.
Анализируя происходящие в нем изменения, Возницын понимал, что вступает в противоречия с какими-то важными общечеловеческими традициями и, возможно, даже нарушает законы мировой гармонии. Впрочем, в теории Петька был не силен, а идти против собственной воли не желал.
Кстати, он прочитал упомянутый Клавдией «Гранатовый браслет» и нашел его слащавым, а ситуацию – искусственной. Но это было ему безразлично, хотелось понять, почему Лернер вспомнила в ту ночь именно Куприна. Сначала подумал – из-за того, что бедняк подарил женщине из высшего общества подарок. Затем понял – не в том дело. Актриса решила, что Возницын – это Желтков с его безвольной, обреченной на гибель любовью. И пожалела Петю.
Петька ужаснулся – неужели это все, что она поняла? Если уж Клавдия угадала его Чувство, то отчего не разгадала, какого оно свойства? Впрочем, долго копаться в этих нюансах не хотелось. Какая разница, в конце концов, что думает Лернер, что от этого изменится? Она его никогда не полюбит так же сильно и страстно, как он ее – вот что самое главное. Семьи у них не будет, детей тоже. Значит, этой частью своей судьбы Петька вправе распорядиться по-своему.
Скорректировав план и приняв решение жениться, Возницын не подозревал, что делает решительный шаг к полной и окончательной катастрофе.