Французский палач
Шрифт:
Он стал искать ее, как только его веки разомкнулись, — и сразу же увидел, словно кто-то предусмотрительно положил ее так, чтобы первый же его взгляд упал именно на нее. Она лежала на подушке подле его постели из лапника, выжидающе расправив пальцы. И именно это сразу же по пробуждении убедило его в том, что случившееся — не часть утешительной грезы из тех, какие Господь порой посылает мученикам. Будь греза нереальной, то рядом бы оказалась вся Анна. Она стала бы говорить с ним так, как разговаривала в темнице, — утешая и успокаивая. А сейчас рядом лежала только рука.
Тут оказалась и еще одна женщина. Живая, настоящая женщина. Она сидела за столом и тихо напевала, растирая высушенные травы в ступке, а потом высыпая их в котелок, который тихо булькал на огне. Красивая, несмотря на немалый возраст, статная и грациозная. Она протянула руку назад, откинула длинную косу, свисающую вдоль спины, и, положив ладонь на поясницу, стала ее растирать, потягиваясь.
Жан наблюдал за ней, пока она не почувствовала его взгляд. И в тот же миг она отложила черпак, которым мешала отвар в котелке, и подошла к нему, чтобы положить одну руку ему на лоб, а вторую — на сердце.
— Как ты, сынок? — спросила Ханна.
— Хорошо, — ответил он. — Только пахну немного странно.
Она улыбнулась:
— Ты пахнешь гораздо лучше, чем тогда, когда только ко мне попал. По-моему, теперь все яды перешли из твоего тела в мои повязки.
Ханна отошла к очагу, налила в чашку отвара, который помешивала над огнем, и стала смотреть, как Жан медленно пьет, неловко удерживая чашку теми пальцами, которые остались не сломанными и не были зафиксированы на щепках.
— Он снова заставит меня заснуть? — спросил Жан, вдыхая ароматный пар.
— А ты хотел бы? — ответила она.
— Увы…
Продолжать не было нужды.
— Не заставит. Но он даст тебе силы бодрствовать.
— В этом случае, — он допил отвар, — еще, пожалуйста.
Женщина налила чашку и себе, и несколько минут они уютно молчали и медленно пили. Наконец Ханна сказала:
— Я не хочу выпытывать лишнее, сынок. Но эта рука… Ты собираешься делать с ней Божье дело?
Жан ответил не сразу:
— Некоторые утверждают, что только они могут знать слова Бога. Эти люди сказали бы тебе, что мы делаем злое дело. Но самое святое существо из всех, кто мне встречался, дала мне эту часть своего тела добровольно и при этом попросила, чтобы я обещал ей кое-что.
Ханна даже не взглянула на руку, а только сказала:
— Это существо… Думаю, мы с ней друг друга поняли бы.
— Я в этом уверен.
Снова воцарилось молчание, такое же спокойное и теплое, как раньше. Травы, заваренные целительницей, начали действовать, и в глазах у Жана прояснилось. И когда взлохмаченная мальчишеская голова вынырнула из-под кучи овчин и одеял, он смог полностью насладиться чудесным зрелищем: зевающая Бекк.
Она улыбнулась ему:
— Мне снились удивительные сны, Жан Ромбо.
— Тогда мне жаль, что я заставил тебя пробудиться к этому кошмару, — ответил он, едва заметно кивая.
В следующую секунду она уже была рядом с ним.
— К этому? — Она обхватила его голову руками. — Это — самый лучший сон.
И она нежно поцеловала его.
Оглушительный грохот возвестил о том, что Хакон тоже проснулся — и рухнул со своего насеста.
— Молот Тора! — проворчал он с пола. — До чего же есть хочется! Сколько я проспал? Час, два?
— Считай в днях, скандинав! — рассмеялся Жан. — Но остальным спать почти не пришлось. От твоего храпа даже ангелы сбегут из рая!
Ханна исчезла, чтобы вернуться с буханками плотного черного хлеба, кругами сыра, копчеными колбасками и дюжиной яиц, которые она сварила в еще одном своем душистом отваре. Обильная трапеза отвлекла Хакона от перепалки с Жаном. Хакон уселся за стол и принялся уничтожать тарелку за тарелкой. Остальные ели с таким же аппетитом, но не такими впечатляющими порциями. Жану было невыразимо приятно разрешить Бекк кормить себя.
— Как тебе удается так хорошо жить в этакой глуши? — Желток сваренного всмятку яйца потек по золотой бороде Хакона. — Мне еще никогда не приходилось встречать в лесу такую еду.
Ханна пододвинула ему еще яиц.
— Я… помогаю местным жителям, а они меня вознаграждают, вот и все.
— Но — таким количеством еды? — Жан отвернулся от ложки, которую Бекк подносила ему ко рту. — Это — очень щедрое вознаграждение. Они должны знать, что у тебя гости. И возможно, их будут расспрашивать.
— Они мало что смогут рассказать. Сюда никто никогда не приходит: я сама к ним спускаюсь. У них есть способы находить меня тогда, когда я им нужна: например, с помощью крика лесных птиц, которые никогда не летают в долине. Когда я их слышу, я прихожу. Они никогда не выдадут меня чужакам. Напротив, предупредят меня об опасности.
Жан увидел, как ее спокойное лицо затуманила тревога.
— И что в последнее время говорили тебе эти птицы?
Ханна встала, ушла к выходу из хижины и стала смотреть в лес.
— Они поют о возвращении охотников. — Она повернулась обратно. — Я не хочу отсылать вас отсюда. Мне еще никогда не встречался человек, который бы настолько нуждался в отдыхе и моих умениях. Но я не хочу, чтобы из-за моей доброты вас поймали. И я не думаю, что мои уловки задержат их надолго.
— Сколько у нас времени?
— Они будут здесь в середине дня. Возможно, чуть раньше.
— Значит, это — прощальный пир? — грустно спросила Бекк.
— Да.
Наступило молчание. Бекк и Жан снова вспоминали тот трудный путь, который недавно проделали, думали о нелегкой дороге, ожидавшей их впереди.
А вот Хакону не хотелось размышлять ни о чем, кроме колбасок, лежавших перед ним. Колбасок, которыми он очень рад был поделиться с исхудавшим, но веселым Фенриром, прибежавшим на поляну.