Французский палач
Шрифт:
— Кулеврины? Бомбарды? О чем ты говоришь?
Фуггер вернулся и поставил своего коня рядом с остальными.
— Ну что ж, лесной дух, — в одну из ночей Хакон твердо уверился в том, что их проводник — демон, который ведет их к погибели, — если только твои переродившиеся мюнстерцы не прослышали о твоем приезде и не решили таким образом приветствовать тебя, то это — звуки города, который атакуют с помощью пушек. А вот это, — добавил он, — мушкетный бой.
Треск выстрелов, смешавшийся с тремя новыми ударами пушек, сопровождал их во время последних трехсот шагов, остававшихся до вершины холма. И вот они увидели хорошо знакомую картину.
Город раскинулся на трех холмах. Его стены поднимались и спускались по склонам, окружая его со всех сторон. Перед ними был вырыт ров, а в двухстах шагах ото рва протянулся земляной вал. Однако вал не был сплошным: он представлял собой цепочку бастионов и огневых позиций. Не оставалось никаких сомнений: город осажден.
Жан повернулся к Фуггеру, который был настолько поражен увиденным, что даже перестал дергаться.
— Вот в чем недостаток окольных путей. По дороге сюда мы ничего об этом не услышали. Кто мог напасть на Мюнстер?
Фуггер прищурился, стараясь разглядеть позиции осаждающего войска.
— Даже не знаю, Жан. Разве что… Вокруг города очень много бело-синих флагов. С золотыми крестами.
— Ну и что?
— Это знак… Погоди! Конечно! Епископ Мюнстерский! Тот, кто хотел прекратить Реформацию. Конечно! — Фуггер схватил Жана за локоть. — Подавить! Наш город первым высказался в пользу Лютера. Католический епископ пытается вернуть его обратно в лоно Римской Церкви.
— О, прекрасно. Как раз то, что нам нужно. — Жан вздохнул. — Еще одна война.
— Священная война! — проговорил Фуггер. Глаза у него вдруг загорелись.
— А что, бывают какие-то другие? — Губы Джанука улыбались, но взгляд оставался мрачными.
Жан отвел свою лошадь чуть в сторону и целую минуту непрерывно витиевато ругался. Вот и конец надежде на скорую встречу с Бекк, немедленный отъезд во Францию со свежими лошадьми и новыми деньгами Фуггеров. Возможно, Бекк еще не успела добраться до города, возможно, как раз в эти часы она подъезжает к нему с юга. Но они покинули Монтепульчиано полтора месяца назад и двигались вперед очень медленно, со скоростью кареты архиепископа. А потом им пришлось пробираться через бесконечный лес. Так что если Бекк ехала одна и быстро, пользуясь главными дорогами, то должна уже оказаться на месте. И ей пришлось принимать такое же решение. Решилась ли она войти в Мюнстер и появиться в доме Фуггера? Если они с Бекк здесь разминутся, то им придется долгие годы разыскивать друг друга по всей Европе. Они могут ночью проехать в дюжине шагов друг от друга — и так и не встретиться.
На назначенную встречу необходимо явиться, как бы трудно это ни было.
«И на самом деле, — подумал Жан, — выбора нет».
Повернувшись к остальным, он сказал:
— Мы можем только спуститься вниз и выяснить, из-за чего идет эта война. В город до темноты нам не проникнуть.
Фуггер пришел в ужас:
— Проникнуть в город? Что ты хочешь этим сказать? Как мы проберемся сквозь линию осаждающих?
Жан посмотрел на Хакона и Джанука и мрачно улыбнулся:
— Ну, для этого всегда найдутся возможности. Бекк уже наверняка выяснила это. Ну что, пойдем и поищем среди этого сброда старых товарищей?
Иоганнеса разыскал Хакон. Или, вернее, получилось наоборот: старый мушкетер-швейцарец заметил громадного скандинава, когда отряд Жана остановился в пятый раз, чтобы начать расспросы среди осаждающих. Жан снова пустился в россказни о том, как они, мол, приехали, чтобы стать добровольцами, когда из группы раненых, лежащих на земле, раздался зычный окрик:
— Теперь я вижу, что за мной явился дьявол, ребята! Потому что вон там стоит его щенок!
— Иоганнес Брауман! — Хакон запрокинул голову и расхохотался. — Неужели тебе еще не надоели эти игры? Тебе ведь уже никак не меньше ста!
Хакон пробирался между стонущими, пока не оказался рядом с человеком, привалившимся к тележной оси. Подошли и прочие, в том числе и офицер, который расспрашивал Жана.
— Ты знаешь этих людей, Иоганнес? — спросил он.
— Вот этого большого олуха — знаю. Чуть не сломал мне хребет под Болоньей, когда свалился с моста. Что, остальные — твои друзья, Хакки?
— Друзья.
— Значит, в людях разбираются плохо. Профессионалы?
— Да.
— И умишка у них маловато, если они надумали предложить свои услуги на этой забытой Богом войне. — Старик попытался сплюнуть, но вместо этого закашлялся, и на его губах появились капли крови. Немного отдышавшись, он сказал офицеру: — Все в порядке, Пит, я могу за них поручиться. Наш Хакон не отличит анабаптиста от задницы его преосвященства.
Офицер кивнул и вернулся к своим делам. Иоганнес жестом пригласил остальных сесть на землю рядом с ним.
— Устраивайтесь поудобнее, друзья. Я бы отвел вас в свою палатку, но мне придется подождать, пока этот мясник, наш хирург, уделит мне толику внимания. — Он кивком указал на палатку, откуда непрерывно доносились громкие стоны. Отчаянный крик вдруг резко оборвался. — Да сжалится Господь над моим телом, а потом и над душой.
Жан посмотрел на старика. Это был рослый швейцарец, почти совершенно облысевший, если не считать ушей, откуда торчали густые клоки желтоватых волос. Лицо у него было изборождено глубокими морщинами, словно кто-то ножом прорезал десятки углублений от затылка к подбородку, заодно сделав надрезы слева и справа на уровне его носа. Левый глаз был затянут бельмом, правый — красный от крови и слипшийся от гноя. Иоганнес хрипло дышал и прижимал к боку пропитанную кровью тряпицу. Жан прикинул, что вроде бы не встречался с этим стариком ни в одном из отрядов, в которых служил. Люди такой профессии редко воюют подолгу.
— Хочешь, я взгляну?
Единственный глаз Иоганнеса уставился на Жана с глубоким подозрением, но тут Хакон кивнул, и старик медленно убрал повязку. Стала видна мокрая красная рубаха, а потом из раны хлестнула кровь. Кончиками пальцев Жан нащупал жесткий кусок металла, застрявший под кожей между двух ребер. Вокруг раны не было алой пены, так что Жан понял, что легкое не пробито.
— Мушкетная пуля?
— Сомневаюсь. У этого мюнстерского отребья пуль почти не осталось. Ай-ии! Поосторожнее, ладно? Нет, это кусок ржавого ведра. Или, может, монета. Видишь ли, они не признают денег, поэтому уже несколько недель нас обстреливают монетами.
Фуггер рассмеялся:
— Не признают денег? Жители этого города издревле славились желанием никогда не тратить ни единого талера!
Старик прищурился на молодого человека, морщась от боли, а Жан продолжал обследовать рану.
— Ты сколько лет там не был, сынок? — захрипел Иоганнес. — Они уничтожили там церковь и устроили так называемый «Новый Иерусалим». Хотя ростовщиков и не изгнали. Нет, их подвешивали за яйца и сжигали. Иисусе, парень, что ты собрался делать?
Не отвечая, Жан отправился к седельным сумкам и вернулся со своим набором инструментов цирюльника.