Французский палач
Шрифт:
— Прости меня! — твердил он сквозь слезы. — Пожалуйста, пожалуйста, прости меня!
Жан не в состоянии был выговорить ни слова: рот у него был полон его крови, а горло перехватило от отчаяния. Но самую сильную боль ему причиняли не удары, которые нанесли ему стражники, не веревки, туго перетянувшие ему запястья. Сильнее всего у него болела левая щека, потому что именно на ней человек, которого он называл другом, запечатлел поцелуй Иуды.
Глава 5. СТАРЫЕ ВРАГИ
— Они сдаются? — Хакон всматривался в главные ворота, из которых начали выходить горожане.
— По-моему, нет. Посмотри, кто выходит. — Джанук слез с порохового бочонка, на котором стоял. — Пойдем, рассмотрим их получше.
Третье утро после того, как Жан и Фуггер вошли в город, выдалось холодным. Трава подернулась инеем, и лето начало медленно отходить в воспоминания. Товарищи сменяли друг друга на посту, дрожа от холода. Но их дежурство напротив башни, продолжавшееся всю ночь, оказалось бесполезным: ушедшие в город так и не подали сигнала.
— Может, они окажутся среди горожан? — Но уже задавая этот вопрос, Хакон понимал, что такого быть не может.
— Старики, дети и женщины. Осада почти закончилась.
Истощенные люди, медленно выходившие из ворот, шли с пустыми руками. Из-под расползающихся лохмотьев торчали острые локти и коленки. Они плелись между рядами насмешничающих наемников, которые вымещали на них раздражение, накопившееся за долгую осаду.
Джанук с отвращением отвернулся, предоставив скандинаву рассматривать жалкое шествие в слабой надежде найти своих друзей. Янычар наблюдал за тем, как в лагерь въезжает большой отряд вооруженных всадников, окружавших карету, богато украшенную резьбой и позолотой. Поначалу Джанук просто подумал, что к осаждающим прибыло новое подкрепление, но затем разглядел в карете нечто знакомое, пробудившее в нем неясные воспоминания. Он перевел взгляд на голову отряда, туда, где огромный всадник всматривался в толпу наемников, выискивая дорогу к знаменам Мюнстера и Гессена. Вот этот человек обернулся, чтобы громко отдать какой-то приказ, и Джанук увидел его лицо. Оно было страшно обезображено — посмертная маска на ходячем трупе. Один раз Джанук уже видел его. Это было совсем недолго, во время уличного боя в Сиене.
Янычар повернулся и быстро утащил Хакона за кипу фашин, приготовленных для того, чтобы укрепить земляной вал. Они оба пригнулись. Всадники с каретой проехали всего в нескольких шагах от них.
— О, все наши несчастливые звезды! Что привело сюда этого дьявола? — вопросил Хакон.
Когда карета поравнялась с фашинами, он выглянул и сумел рассмотреть лицо, смотревшее из окна. В последний раз Хакон встречал этого человека в городе, охваченном огнями святого Антония. Напрасно он надеялся больше никогда его не видеть.
Джанкарло Чибо не сомневался в том, что пустился в путь с какой-то определенной целью. Но после Марсхейма все превратилось для него в кровавую неразбериху.
Твердые решения таяли в едкой кислоте неуверенности. Да тут еще из груди постоянно отходила красная мокрота. Ему трудно было сосредоточиться на чем-то, он не мог больше отдавать приказы. Впервые за всю свою жизнь архиепископ уступил власть другому человеку.
Горло его сжал спазм, и он запоздало поднес к губам платок. Капли пролились мимо, и пятно, которое растекалось по груди его дорожного плаща, стало еще больше. Чибо откинулся на мягкое сиденье кареты и в который раз прижал платок к губам. Рядом с ним пошевелился и забормотал что-то Франчетто. «Этот человек способен спать в доспехах в разгар боя», — подумал архиепископ. Но по крайней мере сон немного смягчал страдания его брата: после Марсхейма он скорчился почти пополам, суставы у него одеревенели, а все мышцы болели. По дороге в Мюнстер он постепенно распрямлялся, но это сопровождалось страшным жжением в руках и ногах. Выпрямиться во весь рост он до сих пор не мог. Только когда Франчетто засыпал, архиепископ мог отдохнуть от его стонов.
И это при том, что его брат еще оказался в числе счастливцев! Им обоим повезло. Дюжина его людей погибла от рук своих товарищей, кое-кто покончил с собой. Они умерли, крича от ужаса, одержимые бесами. У каждого имелся свой бес, и все эти бесы были разными — но одинаково пугающими. Тела уходили из жизни вследствие многочисленных кинжальных ударов в грудь, но всякий, кто видел эту смерть, не мог не заметить отверстий, оставленных сатанинскими вилами, когда те вырывали душу из плоти. А те, кто выжил, — все получили повреждения тела или ума. Еще полдюжины солдат дезертировали в ту первую ночь, уползая по домам. Оставшиеся, скорченные недугом, в страхе цеплялись друг за друга. Единственный, кто казался прежним, был человек, который сейчас ехал во главе отряда.
Однако Чибо знал, что это только внешнее впечатление. Он-то видел, что Генрих фон Золинген забрал угли, оставшиеся от огней святого Антония, и теперь они светились в его глазах. Ум баварца был исковеркан под стать его лицу.
Именно Генрих кое-как организовал путников после того, как самые страшные кошмары ушли. Это он возглавил поиски шестипалой руки. Это он убедил своего господина в том, что появление палача, забравшего реликвию, не было галлюцинацией. И аббат подтвердил его слова перед тем, как Генрих убил его. Аббата и его молодого исповедника — обоих. Необходимо сохранять видимость того, что они направляются в Германию на Священную войну. Их история потеряла бы всякую убедительность, если бы стало известно, что они распяли прелата.
Чибо оценил предусмотрительность своего телохранителя. Именно ради Священной войны они и попали в Мюнстер. Папский легат, Петро Паоло Верджерио, был весьма смущен их неожиданным появлением во Франкфурте и поспешил отправить их дальше. Он объяснил, что ситуация весьма непростая: папа пытается созвать в Мантуе общий совет, на котором присутствовали бы обе стороны — протестанты и католики. И он опасался, как бы высокопоставленный архиепископ не смутил кого-то из колеблющихся.
— Почему бы вам не отправиться в Мюнстер, где католики и протестанты объединились против простолюдинов-анабаптистов? — предложил он. — Это — знак того, что мы в состоянии разрешить наши противоречия. Ваш опыт «крестоносца» может оказаться там полезным.
От Чибо не укрылся тон, которым это было сказано, и мысленно он пообещал себе, что когда-нибудь обязательно сквитается с этим чванным дурнем. Однако ему нужно было где-то остановиться, пока его шпионы будут обшаривать все германские государства в надежде получить известия о руке. Кое-какие рыцари с большой дороги из числа знакомых Генриха допрашивали компанию, которая подходила под описание. Это было у границы. Потом какие-то хмурые подмастерья-лютеране признали, что видели тех же людей по другую сторону границы. А потом… ничего. Они исчезли. Так что с тем же успехом дожидаться известий можно было в Мюнстере. Пусть все видят, как архиепископ Сиенский преследует цели Святой Церкви. А тем временем он будет преследовать свои собственные.
Тут кашель Чибо немного унялся. Его внимание привлекли радостные крики. Заметив, что они находятся уже в нескольких сотнях шагов от знамен, он приказал Генриху остановиться.
— Мне надо переоблачиться в священническое одеяние, чтобы приветствовать тех, кому я пришел на помощь.
— А ваш брат?
Чибо взглянул на Франчетто, который продолжал что-то бормотать во сне.
— Оставь его здесь. Нам и без того придется давать слишком много объяснений. Пойди и объяви о моем приезде.