Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин
Шрифт:
– Ты еще ставишь условия?
– А почему бы и нет? Чем я тебе обязана?
– Жизнью.
Я подняла брови, но спина этого не увидела.
– Давай пока что отложим этот спор. Ешь. – Он поставил передо мной тарелку.
– Что это?
Есть мне хотелось ужасно, но демонстрировать ему свой аппетит – нет. Я лениво подцепила вилкой кусочек мяса и медленно отправила его в рот. Он смотрел на меня настороженно, изучающе, пытаясь понять, ломаю я дурочку или такая я есть на самом деле.
– Вкусно? – не выдержал он.
– Съедобно.
Он ухмыльнулся
– Вижу, ты не воспринимаешь меня всерьез.
– Что есть, то есть. Не вижу оснований для этого, – прибавила я. – Надеюсь, ты согласишься с тем, что другой реакции ожидать от меня по меньшей мере странно.
Он уставился на меня – мрачный, небритый – с таким видом, словно его, наследника английского престола, унизила последняя нищенка.
– Ты что, смеешься?
– Ничуть! – Я почувствовала, что задела его чувствительные струны, и от одной этой мысли у меня прибавился аппетит, я даже ощутила краткий прилив хорошего настроения.
Я выбрала кусок мяса посочнее и отправила его в рот.
– М-м… неплохо. Весьма неплохо. По крайней мере готовить ты умеешь. Неплохое мужское качество. Не знаю, как насчет всего остального… – я хихикнула.
Я подумала, что его хватит удар: жилы на лбу вздулись, он судорожно дернулся:
– Заткнись! Прекрати издеваться надо мной!
– Ничего подобного, – запротестовала я и подцепила вилкой какую-то травинку. – Я просто оцениваю тебя.
Он ударил рукой по столу, да так, что моя тарелка подпрыгнула, сделала в воздухе кульбит, и ее содержимое шмякнулось на пол.
– Вот что ты наделал! – нарочито-спокойно сказала я. – Надо держать себя и свои эмоции в руках. Кажется, ты еще совсем недавно дал мне этот совет. А сам не следуешь ему. Нехорошо как-то получается…
Даже не глядя на него, лишь мазнув глазами по его небритому подбородку, подрагивавшему из-за его дикого, неконтролируемого гнева, я встала на счет «три» и, скомкав салфетку, бросила ее на стол.
– Ну вот! Ты мне и обед испортил. – Я старалась изо всех сил, чтобы голос мой звучал непринужденно и легко.
Так жена выговаривает мужу за то, что он купил не тот сорт картошки или перепутал глазированные сырки. Вместо тех, что с кокосом, купил сырки с вареной сгущенкой. И всего делов!
– Никогда! Никогда! – шагнул он ко мне. – Не разговаривай со мной в таком тоне…
И он схватил меня за руку.
– Да пусти же! Ты только и умеешь, что хватать за руки и делать мне больно.
Услышав это от меня, он невольно отпустил мою руку, и, воспользовавшись его секундным замешательством, я проскользнула мимо него в черно-белую ванную комнату, поблескивавшую хромированными кранами, и закрылась изнутри.
Мне хотелось поплакать. Без помех, в тишине. Я включила воду и дала себе волю… Наревевшись, я пошмыгала носом, прислушиваясь: не стоит ли Андре за дверью. Нет, он, наверное, сидит в кухне. Или он ушел?
Эта мысль меня так испугала, что я выключила воду и прислушалась. Нет, я ошиблась: в квартире слышались какие-то звуки.
Я снова включила воду и, быстро раздевшись,
– Открой дверь!
– Зачем?
– Я ухожу и хочу дать тебе кое-какие наставления.
– Говори так. Через дверь. Я неглухая, услышу.
– Мне нужно показать тебе кое-что.
– Подожди. Я скоро выйду.
Путаясь в одежде, я стала одеваться. Он налег на дверь, и она распахнулась. Я обмерла. Я стояла перед ним обнаженная, не считая легкого топика, надетого впопыхах на мокрое тело и прилипшего к нему, как резиновый латекс.
– Ты что себе позволяешь?!
– Да иди ты… Что ты из себя строишь?!
– Не смей на меня орать! – завизжала я. – Пошел вон! – И я замахнулась на него полотенцем.
Он перехватил мою руку, схватив полотенце, накинул его мне на шею и этой петлей подтянул меня к себе. Близко-близко от моего лица оказались его расширенные от бешенства глаза.
– Я научу тебя обращаться с настоящим мужчиной!
– Ну… попробуй! Убьешь меня, что ли?
От моего тела шел пар, он заполнял ванную комнату. У моих ног образовались лужицы.
– Нет, – как-то спокойно сказал он. – Не убью. Пока.
– И на том спасибо.
На его лбу выступили капельки испарины. Я переступила с ноги на ногу. Белый жгут полотенца давил на шею.
– Мне…
Горячим поцелуем он закрыл мне рот. Как тогда – на набережной Антиб. Только теперь поцелуй длился дольше. Он тянулся невыносимо долго, словно вбирая меня всю – с моими дикими мыслями, с растрепанной головой, жарко-влажной кожей и сердцем, так сильно и отчаянно колотившимся о ребра, что этот звук отдавался в моих ушах. Мой жар перетекал в Андре. Сквозь брюки я чувствовала его восставшую плоть. Но он все медлил и медлил, он целовал меня, не отрываясь от моих губ; полотенце упало на пол. Я не могла даже шевельнуться, вздох застрял где-то в глубине груди, и я ощутила, что все вокруг меня качается, плывет, тает… Но, собрав воедино последние остатки разума, я уперлась руками ему в грудь. Он оторвался от меня.
– Это… не слишком разумно… – пробормотала я.
– А кто тебя спрашивает?..
Он рывком стянул брюки и водолазку и стоял передо мной, тяжело дыша, с сумасшедшим огоньком в глазах, небритый, и его волосы тоже увлажнились.
Он схватил меня – грубо, сильно. Я невольно охнула, и он прижал меня к стене. Я вцепилась в него руками, и мы, не удержав равновесия, чуть не упали в ванну. Он одним движением притянул меня к себе и постоял так какое-то время, с силой прижимая меня к груди, да так крепко, что я опять не могла ни дышать, ни пошевелиться. Его плоть уперлась в мой живот; он схватил меня за волосы и, оттянув мою голову назад, вновь впился хищным поцелуем в мои губы, у меня даже заболели зубы. С нас обоих слетел весь тонкий налет цивилизации – его руки жадно ощупывали каждый уголок моего тела, они мяли, тискали его, причиняли мне боль; не сговариваясь, мы оба опустились на пол, и под лопатками я почувствовала твердый влажный кафель. Он навис надо мной: