Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
Шрифт:
Мальчик превращался в юношу, и мастера говорили: «у этого железо из рук не падает», Это считалось высшей похвалой. Но сердце Кости раз и навсегда было отдано автомобилю,
Вот он, вытянувшись во всю длину, застыл у подъезда, восьмицилиндровый красавец «мерседес». Весь он — скорость, полированный кузов сверкает хромом и лаком. Он неподвижен, но все его линии, стройные и легкие, так и бегут вперед.
За рулем дремлет дядя Вася. Костя неслышно открывает дверку и нажимает на руле пластмассовую кнопку с заводской маркой — эмалевым трехлопастным пропеллером. Звучит сигнал. Шофер потягивается
— Дядя Вася, я решил поступить в автомобильный техникум.
Совсем как прежде, дядя Вася вынимает из кармана сверток и протягивает бутерброд. Четыре года разлуки почти не изменили его, только волосы стали совсем седые.
— В техникум? Одобряю. Да кто устроит тебя? Комиссара нашего куда-то на Урал перевели.
— Ну и что же? — говорит Костя. — Теперь я и сам кое-что умею…
— Костя-а! Дядя Костя-а!
Горшков пошевелился. Пружина, выпирающая из спинки сиденья, кольнула в лопатку. Он почувствовал ломоту в теле, занемевшем от неудобной позы. Прямо над ним через пробоину в крыше автомобиля виднелось померкшее небо, предвечерние тени лежали на Клочках истлевшей обивки кузова. Снаружи донесся крик:
— Дядя Костя-а! Где ты-ы?
Горшков поспешно выбрался из машины и уже отошёл было несколько шагов, но вернулся и оставил сверток с инструментом.
Серёжа стоял около своей эмки и, сложив рупором ладони, упорно продолжал звать. Увидев Горшкова, радостно заулыбался, но спросил сердито:
— Куда ты запропал, ёлки-палки? Я охрип вовсе. Горшков присел на подножку машины.
— Ну, как там в гараже? Как Логинов, справляется без меня?
— Справляется, Сашка Обрезков помогает. Он давеча бидон молока привез; ему на тракте заблудшая корова встретилась, он ее подоил. Я молоко в холодок поставил. — Сережа пошарил вокруг глазами. — А где ин: струмент? Давай собираться. У меня картошка варится, с молоком поедим.
— Вот что, Серёжа. — Горшков посмотрел на хмурое нависшее небо, поежился и застегнул ватник. — С моторами тянуть нельзя: дождемся холодов, пойдет снег, завалит все здесь, копайся тогда. На меня Примак надеется, а я, знаешь, уснул тут — пропало несколько часов. Придется уж мне эти дни поработать подольше.
Серёжа посмотрел на усталое, осунувшееся лицо Горшкова и придвинулся к нему.
— Я тебе помогать буду, дядя Костя. Пускай Примак пешком походит. Ты скажи только, что надо делать?
Горшков обнял парня за плечи.
— Не горячись, Сережа. Примак — больной человек, его нельзя обижать. — Он посмотрел в преданные глаза Сережи и вдруг неожиданно для себя тихо сказал: — Есть у меня дочка, но она далеко, в детдоме. Встретился я тут с людьми, они ко мне хорошо отнеслись, выручили в беде, но для них я был только случайным попутчиком… Стало быть, выходит, что, кроме тебя, никого у меня нет… Вот наберу я здесь деталей на четыре мотора, оживим грузовики, получим с тобой шофёрские права и заживем тогда, как ты давеча сказал, богато.
Серёжа еще тесней прижался к Горшкову.
— Мы, когда права получим, дядя Костя, подадимся с тобой на фронт, в танкисты!
Теперь Горшков проводил в гараже лишь несколько ночных часов. С первыми
Сережа подходил, ставил на капот машины котелок с супом, доставал из-за голенища ложку, раскладывал на газете лук, лепешки, воблу.
Однажды он явился с алюминиевой солдатской флягой, подвешенной на ремне через плечо, щелкнул каблуками и взял под козырек.
— Начальник довольствия Ольга Никитична для вас налила спецпаек, товарищ командир танка, — отрапортовал он.
Во фляге оказался компот из сушеных фруктов.
Пока Горшков закусывал, Сережа доложил новости: в гараже все идет нормально; Логинов уже выдал шофёрам третий прицеп; только из отдела кадров звонили, ругались, почему Горшков не идет заполнять анкету, грозились зарплату придержать.
— А я думаю, черт с ними, раз не понимают, что человек срочной работой занят. Проживем и без денег. На что они нам, если на фронт уйдем! — Он воровски огляделся по сторонам и вынул из-за пазухи немецкий пистолет. — Здесь на свалке подобрал. Искривлен маленько. Может, починишь, дядя Костя?
Горшков взял пистолет, не разглядывая, швырнул его за гору лома и надвинул Сереже фуражку на самые глаза. Тот оторопел.
— Наше дело чинить автомобили, Сережа. Давай перетащим все это барахло в эмку и поедем домой. Домой! А завтра с утра запряжем Обрезкова, соберем людей и увезем отсюда моторы,
Сережа опять повеселел. Но в машине по дороге к гаражу все же заметил:
— Значит, фронт отставить… — И вздохнул.
15
Ночью зазвонил телефон. Звон наполнил конторку, отозвался тревожным эхом в пустом$7
— Электростанция, чтоб ей пусто было! У нас в районе хлебозавод, там лопнула аварийная установка. Звонили из райкома — тяжелое дело!
Горшков ничего не понял спросонок.
— Какой хлебозавод? При чем здесь я?
— Моя вина, — смущенно забормотал голос в трубке. — Тут недавно я похвастался в райкоме, какой у меня механик. Так теперь они просят помочь, прислали машину. Ты поезжай посмотри, Горшков, а?
— Да ведь я не электрик, Борис Григорьевич… Но Примак уже дал отбой.
После дня работы ломило спину и руки. Горшков чертыхнулся и начал одеваться, стараясь не разбудить Сережу.
У ворот гаража стоял «виллис». Накрапывал дождь, было темно, только вдалеке, в окне кабинета Примака, мерцал слабый свет керосиновой лампы.
Пока машина пробиралась по пустынным ночным улицам, шофер рассказал, что тока, видно, не будет до утра, а хлебозаводишко, хотя и маленький, снабжает половину магазинов в районе. Ночной выпечки не даст — скандал.