Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
Шрифт:
На перекрестке Надя затормозила, пропуская трамвай. Тимкино внимание привлек хор голосов:
— А ну, взяли! Еще взяли…
У перекрестка, в небольшом скверике, молодежь перекатывала гранитные глыбы — остатки развалившейся церквушки.
Тимка поколебался только одну секунду, скинул тулуп и выпрыгнул из кузова на дорогу.
Большая гранитная плита никак не хотела сдвинуться с места. Ребята кряхтели, девушки повизгивали — все было напрасно. Паренек с ломом в руке плюнул, снял свою драную меховую шапку и вытер ею лоб.
— Эх ты, работничек! —
— Со стороны глядеть — все не ладно, — сердито отозвался паренек. — А ты вот, товарищ, попробуй-ка сам ковырни.
— И ковырну. А ну, подай ломок. — Тимка с размаху загнал лом под плиту и приказал: — А вы все отсель нажмите. Взя-али! Еще раз!..
Плита подалась сразу на целый метр.
— Здорово! — удивился паренек. — Спасибо тебе, товарищ.
— Не на чем, — рассеянно ответил Тимка. — А вы, впрочем, чего здесь ладите?
— Каток себе устроить хотим. Вот второе воскресенье потеем.
Тимка оглядел маленькую площадку. Пренебрежительно сощурился.
— Ну что вы отвоевали — пятачок, не больно тут разъедешься.
Студенты удивленно смотрели на странного незнакомца. Он ходил между гранитными глыбами, ощупывал их огромной пятерней и чему-то радовался.
— Камень бы надо на машины и прочь. — Тимка нетерпеливо огляделся. — Кто у вас тут за начальство будет?
— Начальство есть, комендант общежития. — Шустрая Девчонка в заплатанных валенках сорвалась быстро с места, но внезапно остановилась, нерешительно затопталась на снегу.
От калитки шел грузный мужчина в теплой куртке и брюках галифе, заправленных в белые фетровые бурки. Он не спеша подошел, кивком поздоровался со всеми. Заметив паренька в драной шапке, сказал:
— А, это ты, Павел? Ну, как поживает твоя аварийная установка? Как работаешь? Выполняешь инструкцию?
Паренек покраснел, потупился, потом рывком снял шапку.
— Выполняю! Больше такого никогда не повторится…
— Чего это территорию не освобождаете от камня? — строго спросил Тимка.
Мужчина ответил не сразу. Он внимательно оглядел Тимку, а потом заваленный камнями сквер.
— Тут камня много. А с транспортом у Хлебопекарного техникума дело, я полагаю, обстоит плохо. А вы из какой организации, товарищ?
— Я?.. Я как раз и есть начальник транспорта…
— Ах, вот как, — мужчина поглядел на Тимку с нескрываемым интересом.
— Ну, хватит болтать. Время военное, — заторопился Тимка. — Машины я, пожалуй, найду. А грузить кто станет?
Павел выступил вперед.
— У нас в общежитии народу много. Мы сразу комсомольцев соберем. Уж ради такого дела все ребята пойдут.
— Тогда слушайте, — решительно заявил Тимка. — К вечеру, как машины освободятся, я их сюда пригоню.
— А вы не обманете? Вдруг не сможете? — спросила девчонка в заплатанных валенках.
Тимка искренне возмутился:
— Как это так, если я начальник транспорта?
Две студентки, глядя на него снизу вверх, пообещали:
— Мы сложимся, купим вам угощение.
— Вот
У выхода из сквера Тимка обернулся. Следом за ним шел мужчина.
— А вам для чего, собственно, этот камень понадобился? — спросил он.
Тимка поколебался. Потом сказал с важностью:
— Так ведь это не то что у вас в общежитии электролампочки да койки пересчитывать. Цех для производства боеприпасов строим. Есть тут в районе комбинат, — он приложил палец к губам. — И попрошу, товарищ комендант, не болтать об этом.
— Нет-нет, будьте спокойны, — серьезно сказал мужчина, пожимая протянутую Тимкой руку. И на прощанье добавил — Передайте привет лейтенанту Примаку. Скажите, Николаев желает успеха.
Мужчина ушел. А Тимка достал кисет, примостился на уличной тумбе и сидел часа полтора, пока вдали не показалась Надина трехтонка. Пропустив мимо себя машину, Тимка ухватился за борт и перемахнул в кузов на мягкий песок. 'Тулуп лежал сверху. Тимка завернулся в него, ухмыляясь, пробормотал:
— Ну, подождите, Оленька Никитична…
20
Дело, ради которого Горшков приехал в командировку, шло к концу; последний автомобиль приобретал настоящий «ходовой» вид. На крыле его в строгом порядке лежали гаечные ключи, отвертки, плоскогубцы; Горшков, не глядя, находил нужный инструмент и, поработав им, клал обязательно на прежнее место. Ключи азартно выстукивали по металлу, складно, как по нотам. Сережа следил за его ловкими руками и старался подражать.
— Ох, и вкалываешь ты, дядя Костя! И каждую гаечку вроде как человека любишь.
Горшков положил гаечный ключ.
— Иначе, Сережа, нельзя, — сказал он. — Приглядись как следует, и ты увидишь, что автомобиль чем-то похож на человека, только вместо крови течет у него по жилам масло, а дышит он так же — воздухом и жажду утоляет водой, от жары обмахивается вентилятором, зимой требует теплой одежды. Значит, и ухаживать за ним надо как за человеком, Ну-ка, перегрузи его — заворчит, закипит и откажется работать. Одним словом, забот с ним хватает. Но мы любим его за то, что он сильный, быстрый, послушный; глаза его могут видеть и ночью, а обувь не боится ни воды, ни грязи…
Со двора донесся шум мотора, потом сердитый На-дин голос произнес:
— Я покажу тебе, как шутки надо мной шутить! Горшков и Сережа вышли из бокса. Посреди двора
они увидели Надин грузовик, а сама Надя с лопатой в руках полусерьезно, полушутя наступала на Тимку.
— За что она его? — спросил Горшков у стоящего в сторонке Логинова.
— За дело, — спокойно ответил тот. — Приезжаем мы на станцию, смотрим, Тимки нет в кузове, один тулуп брошен. Ну, поплевали мы с Надеждой на мозоли и стали грузить. Приезжаем на комбинат, глядь, Тимка снова на машине. Завернулся в тулуп и спит на песке. Чудеса! Ну тут мы на него навалились, а он: «Да вы что, говорит, спьяна? Я же с вами грузил».