Фронтовые повести
Шрифт:
— Подозрительный человек у меня есть, — сказал Рудольф. — Я был вынужден принять его. Но в организацию он не входил и никого не знал.
— Может быть, кто-нибудь из наших сам попытался привлечь его? — высказала предположение Майя.
Лейтенант решительно затряс головой.
— Не может быть! Я бы об этом знал. Майя задумалась.
— Если это тот, кого мы подозреваем, — сказал она, — мы могли бы его опознать: один из наших видел его в гестапо.
— Так в чем тогда дело? Ведь имеется фотография! — Открыв шкаф с документами, Рудольф достал тоненькую папочку и протянул
— Анатолий Злобин, — прочитала Майя. — Да, припоминаю. Пришлось ему подыскивать родственников. Освободился он едва ли не вместе с Грековым. Во всяком случае в лагере они были вместе.
Она снова вгляделась в худое лицо незнакомого мужчины. Неужели он?
Вручая ей фотографию для передачи в город, Рудольф заметил, что снимок, видимо, сделан вскоре после освобождения из лагеря и что сейчас подозреваемый может выглядеть гораздо лучше. Впрочем, прибавил он, не настолько, чтобы его нельзя было узнать: выражение глаз Злобина должно остаться прежним. Если они освободились вместе с Грековым, то вот и ответ на вопрос, почему Грекова арестовали. Они могли встречаться в городе, разговаривать. Вполне возможно, что Греков кое в чем пооткровенничал со старым товарищем по несчастью.
— Да, но Еня? — возразила Майя.
— О ней он мог догадаться сам. Девочка слишком часто уходила в город и в лес. Допускаю также мысль, — продолжал Рудольф, — что за ней вообще велось наблюдение. И давно. Не забывайте, что в гестапо работают очень подозрительные люди. Подозревать — их профессия.
— Странно, — сказала Майя, — что за все время я ни разу не встретила этого Злобина. Он совсем не обращается в медпункт.
— Да, — согласился Рудольф, — человек скрытный. Через день фотография из Петровки была доставлена на квартиру Раи Беловой.
— Он! — сразу же сказал Алтай, едва Володя выложил перед ним бледный снимок худого мужчины с испуганными глазами.
— Посмотри внимательней, — попросил Володя.
— Ну вот еще! Его невозможно спутать. Он самый!
— Та-ак… — протянул Володя, пряча фотографию. — Дело ясное. Ну, что будем делать?
У Алтая гневно сузились глаза.
— Ты что, — спросил он, — забыл о Ене? А о семье Воробьева?
— Нет, дорогой мой, не забыл. Такое не забывается. И не забудется.
— Тогда зачем спрашиваешь? Собаке — собачья смерть!
Ладно! — Володя решительно хлопнул ладонью по столу. — Что заслужил, то и получит.
Приговор над предателем привели в исполнение недалеко от Петровки. В тот день к Анатолию Злобину, рабочему на торфоразработках, обратилась закутанная в платок женщина (это была Майя Серова). Она сказала, что один человек, знакомый Петра Грекова, вынужден скрываться в городе. Он попросил напомнить Злобину, что знает его еще по лагерю на Взгорье. У этого человека на руках какой-то важный документ, который передал ему Петр Греков перед самым своим арестом. От Злобина требуется совсем немного — незаметно пробраться в город и повидаться с этим человеком.
— А
Майя заверила, что в городе Злобина встретят надежные люди и проводят. Самое сложное — это выбраться из Петровки. Говорят, что каждого, кто отлучается с работы, немедленно берет на заметку сам лейтенант, руководитель предприятия.
— Как-нибудь, — ответил Злобин. Как раз этой трудности он не боялся.
Подпольщики рассчитывали, что за разрешением съездить в город Злобин обязательно обратится к Рудольфу. Это входило в тщательно разработанный план расправы с предателем. Так оно и вышло.
Отпрашиваясь с работы, Злобин таинственно намекнул немецкому лейтенанту, что он обязан отлучиться по весьма важному делу. Рудольф понял намек и проникся готовностью помочь Злобину сегодня и помогать впредь. В частности, он заявил, что сам тоже собирается в город и предложил подвезти его в своей бричке — места хватит.
Ничего не подозревавший предатель совсем не обратил внимания на то, что Рудольф на этот раз правил бричкой сам. Выехав из поселка, немецкий лейтенант остановил подводу в том месте, где кусты подходили к самой дороге, а сам спрыгнул и ушел в лес. Тотчас возле брички, словно выросли из-под земли, появились двое. У одного из них было широкое скуластое лицо, он держал руку в кармане пальто.
— Слезай, — сказал он и, кивнув головой, приказал побледневшему Злобину идти впереди себя.
— Куда? — Злобин испуганно озирался. — Никуда я не пойду! Кто вы такие, чтобы приказывать?.. Ваше благородие! — неожиданно закричал он, надеясь на защиту немецкого лейтенанта.
— Иди, иди, сволочь! — негромко проговорил спутник скуластого и взял Злобина за воротник.
Когда немецкий лейтенант вернулся, в бричке никого не было. Три пары следов вели в лес. Рудольф уселся, разобрал вожжи и повернул подводу обратно в поселок.
В последние дни декабря фашистское радио не переставая горланило, что фюрер намерен решительно прорвать сталинградское кольцо. Чтобы вывести из окружения дивизии 6-й армии, создан танковый таран генерала Манштейиа. Доблестные танкисты пробиваются на помощь Паулюсу. И все же, несмотря на бодрые заверения берлинской пропаганды, трезвые головы отчетливо понимали, что судьба дивизий в кольце под Сталинградом решена с первого дня окружения, и печальный конец самой боевой армии рейха, как это ни горько было признавать, свидетельствовал об окончательном крахе надежд на благополучное завершение кампании в России.
Гитлеровское командование не жалело сил, чтобы скрасить безрадостные вести, доходившие с фронта.
В канун рождества тыловой штаб, расположенный в Велиславле, отдал распоряжение освободить помещение госпиталя. Из разговоров немецких офицеров Валя узнала, что госпиталь понадобился для рождественского праздника. Вино, музыка, веселье должны были помочь удрученным воякам забыть о поражении под Сталинградом.
— Мы им устроим праздник! — зловеще процедил Алтай.
Он не мог забыть зверской расправы гитлеровцев с семьей Воробьевых. Даже расстрел провокатора не умерил его гнева.