Фронтовые повести
Шрифт:
— Я училась в школе, — подбирая слова, с некоторой запинкой стала отвечать Валя. — У нас был кружок немецкого языка…
— Какая школа? Какой кружок? — неожиданно рассердился немец и с раздражением засунул палец за тесный ворот мундира.
— В советских школах действительно были кружки немецкого языка, — подтвердил чернявый переводчик.
Важный немец долго не мог унять раздражения. Наконец он дернул шеей и, не глядя на Валю, бросил:
— Пойдешь в цех.
Больше он не сказал ни слова. Валя постояла немного, затем почтительно поблагодарила его и, пятясь
Скрипучая дверь конторы громко хлопнула, и в ту же минуту Валя услышала, как в комнате, откуда она вышла, раздался громкий мужской смех. «Что-нибудь насчет меня!»— вспыхнула Валя и, быстро сбежав с крыльца, торопливо зашагала домой. Гоготание в конторе словно подталкивало ее в спину, и она спешила уйти подальше, чтобы не слышать этого оскорбительного смеха. «Пусть, — думала она, — пусть. Надо привыкать и к этому. И не то еще может случиться».
Валя шла медленно, обдумывая происшедшее. Итак, одна из трудностей осталась позади. Она принята на работу, получит удостоверение, паек. Понемногу все образуется… Что подумали женщины, когда она заговорила по-немецки?.. Нетрудно представить…
В потемках ее кто-то окликнул, она вскинула голову, обернулась и с удивлением узнала Нину Карпову. Подругами они не были, но встречались часто и иногда разговаривали. Значит, и Нина в городе?
— Господи, напугала-то! — улыбнулась Валя, вглядываясь в лицо девушки. — Откуда ты?
— Слышала сейчас, как ты тарахтела по-немецки. Не зря, выходит, зубрила.
Не найдя что ответить, Валя спросила растерянно:
— Ты что, тоже приходила? — и кивнула в сторону конторы маслозавода.
— А куда податься прикажешь? — крикнула Нина. — На панель?
В голосе ее слышались горечь и озлобление. Глаза Нины блестели, и Вале понятно было, что девушка изо всех сил сдерживает слезы. В самом деле, положение складывалось безвыходное, и Валя представила себе тех девушек, которые, обрезав выше колен школьные платьица, ночи напролет веселились с немецкими офицерами. Многих из них, как она понимала, толкнули на этот позорный шаг нужда, отчаяние, тоска. «Но ведь держится же Нина!» — тотчас возразила она себе, и жалость к тем, кто, забыв стыд и достоинство, пошел по легкой дорожке, прошла. Нет, для предательства не может быть никакого оправдания!
Нина понемногу успокаивалась. Конечно, рассказывала она, от отчаяния пойдешь на все. Где только она не побывала, пытаясь устроиться на работу! Везде отказ. Ей противны постоянные приставания немецких офицеров, противны их липкие взгляды. Нет, что угодно, но только не это! «Немецкой овчаркой» она не станет. Лучше голову в петлю! Но в то же время с какой это стати совать самой голову в петлю? С какой? Она уверена, что наши еще вернутся, обязательно вернутся. Надо как-то продержаться, перетерпеть.
— Видела плакатики? — Нина кивнула на забор, где белел лист бумаги с призывом ехать на работу в Германию.
— Некоторые уезжают, — заметила Валя.
— Ну уж нет, дурных нема! — желчно рассмеялась Нина. — В эти сказки я не верю. Уж слишком что-то хорошо!
Некоторое время они шли молча. Валя украдкой присматривалась к своей
— Так как, взяли они тебя? — спросила наконец Нина.
— Сказали, в цех.
— Замолви словечко за меня. Я уже голову потеряла! Живем, как на чужой планете. Не вешаться же в самом деле!
— Потерпи немного, Нинок. Мне сначала надо самой как следует устроиться. Вот осмотрюсь и, если смогу, помогу обязательно.
— Спасибо и на том. — Нина остановилась, показав, что, ей сворачивать в другую сторону. — А где тебя найти, если что?
— Ну… где? — Валя невольно замялась, раздумывая, давать ли Нине свой новый адрес. — Найти меня проще простого. Давай встретимся через неделю, скажем, в понедельник, на этом же самом месте. Подходит?
Нина бросила на нее недоверчивый взгляд.
— Ладно. Приду. — И, не прощаясь, быстро пошла по темному переулку.
«Может быть, зря я с ней так скрытничаю?»— упрекнула себя Валя, вспоминая изможденное лицо девушки.
В воскресенье Валя с самого утра с нетерпением посматривала на часы. После двенадцати она стала собираться. Надела одно платье, посмотрела в зеркало и достала другое. Кажется, в этом была она в тот день в парке. Конечно, в этом. Самое лучшее ее платье. Очень ей к лицу!
Валя не была в парке с того самого дня, когда получила диплом. Сейчас она не узнала Старцевой горы. Видимо, и сюда, как и на окраинные улицы, не дошли руки тех, кто, пусть недолго, занимался благоустройством города. Парк был разворочен, перекопан, загажен. Редкие уцелевшие деревья сиротливо протягивали голые обгоревшие сучья. От нарядных цветников и клумб не осталось и следа. Валя пробралась к условленному месту и не нашла мостика. В растерянности оглядывалась она, не узнавая знакомых, с детства любимых мест. Тупая, жестокая сила хозяйничала вокруг, обезображивая все, что было ей дорого и свято.
Она увидела Володю, подбежала к нему и, не сдержавшись, уткнулась ему в плечо.
— Ну, ну, ну, — проговорил он мягко. — Ты что, еще не была здесь?
— Да, с тех пор… Володя огляделся вокруг.
— Да, невесело. Ну, пойдем, прогуляемся. Надо поговорить.
Не виделись они давно, но у Вали было такое ощущение, что расстались они только вчера. Владимир был явно чем-то озабочен и, встретившись с Валей, продолжал думать о своем.
— Как дома? — спросил Володя. — Как Ася? Здорова?
— Все хорошо, — вздохнув, ответила Валя.
О том, как они остались в оккупированном городе, ни Володя, ни Валя не говорили. Она предупредила только:
— Я теперь живу в другом месте, — и все ждала, назовет ли он пароль.
— Я тоже перебрался, — сказал он. — Но работаю по-прежнему на вагоноремонтном. А ты?
— На маслозаводе, устроилась недавно, — сказала Валя.
— Так маслозавод же не работает! — удивился Володя.
— Верно. — И Валя рассказала, что маслозавод действительно бездействовал: в его цехах расположилась какая-то воинская часть. Распоряжение офицера, принимавшего Валю на работу, — «Пойдешь в цех!»— означало направление на кухню.