Фрося. Часть 3
Шрифт:
Сразу же после обеда Марк с женой засобирались в обратную дорогу, и Фрося с Аней напросились к ним в попутчики.
У каждой из них были свои дела в Москве.
Фросе надо было окончательно оформить увольнение и выправить документы на квартиру в связи со смертью Клары Израилевны.
Марк обещал вплотную заняться переоформлением дачи, как он выразился:
– Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу.
Фрося наметила на ближайшие парочку дней, столько, по её мнению, необходимых дел, что кругом
Аня же, конечно, собиралась воспользоваться данным ей адресом, чтоб выяснить что-то о своём несчастном муже.
Маечку оставили на попечение Розы Израилевны и многочисленных её помощников, тем более, Рите и в Вильнюсе часто приходилось оставаться в няньках у младшей сестрички.
В машине Соня продолжала всех поливать словесным дождём, отчего у Фроси уже начиналась головная боль.
Наверное, все выдохнули облегчённо, когда та внезапно умолкла и выразила желание, покинуть их, выйдя возле своего дома.
Марк и после того, как его жена покинула машину, продолжал хранить молчание до самого подъезда Фросиного дома.
Когда мать с дочерью покинули салон автомобиля, он вышел следом, и отвёл Фросю подальше от ушей Ани:
– Надеюсь, ты уже отдохнула, на мой взгляд выглядишь очень даже хорошо.
Завтра подъедем к нотариусу, развяжемся с дачей, а то тёща уже все мозги мне продудела, а потом, уединимся, надо ведь перетереть нам кое-какие наши дела...
– Я уже сама собиралась тебе позвонить, не терпится кое-чем поделиться, поговорить про дела дочери, есть и задумка...
– Вот и отлично, завтра и начнём с самого утра, позвоню после восьми, будь готова.
глава 37
Как только мать с дочерью поднялись в свою квартиру на двенадцатый этаж, так тут же нетерпеливая Аня подступила к Фросе с упрёками и расспросами:
– Мама, ты у нас взрослая и самостоятельная женщина, но я тебя сейчас совсем не понимаю.
Ведь ты, всем нам, твоим детям, по сто очков вперёд дашь по умению адаптироваться в любых жизненных ситуациях, но сейчас у меня вызывает недоумение твои отношения с этим Марком, который мне абсолютно не нравится.
Фрося, хранила молчание и внимательно смотрела на дочь, призывая её продолжать.
– Мамуль, ты достигла уже в жизни таких высот и такого благополучия, которое многим и не снилось, а теперь вступаешь, явно, на тернистый и опасный путь.
Все эти коробки и мешки, перешёптывания и переглядывания вызывают у меня страх за тебя, а, между
Я же перед отъездом из Вильнюса забегала к дяде Ицеку попрощаться, он хоть и пытался отмолчаться, но кое-что я всё же для себя выяснила.
Твой Марк, воспользовался его безвыходным положением и неплохо на этом нагрелся.
Ты, не думай, дядя Ицек на него не жаловался, а даже совсем наоборот, выражал глубокую благодарность в ваш адрес, но если бы ты знала, как зудит его Кларочка.
И ещё, мамуль, ты ему буквально смотришь в рот, и более того, мне кажется, что ты, к нему, явно, не равнодушна, а он, между прочим, женатый и в какой-то степени, родственник...
Возникла пауза, дочь вопросительно смотрела на мать, а та собиралась с мыслями, не хотелось грубить или просто оборвать этот неприятный разговор, надо было что-то отвечать, а отвечать совершенно не хотелось.
Фрося тяжело вздохнула:
– Анюточка, ты во многом права, только твоя правда, однобокая.
Я не хочу оправдываться и обижать тебя, поэтому ответы мои будут короткими, и надеюсь всё же, что ты меня постараешься понять...
Я не сегодня вступила на этот путь с криминальным запахом.
Думаешь, в этой стране можно достойно жить честным трудом, покажи мне такого человека, кто достиг материального благополучия и служебного продвижения без взятки или воровства.
Ты, наверно помнишь, как мы посылали золотую монету в Сибирь Алесю, но вряд ли помнишь, как ещё раньше, за считанные месяцы выбрались из нищеты, и надвигающегося на нас голода, думаешь, с неба упали деньги...
Я одна поднимала после войны трёх детей и на моих руках, между прочим, ещё был Вальдемар.
В эти годы во многих семьях картофельными очисками питались и супом из крапивы.
Скажи, вы в чём-то нуждались, были плохо одеты и накормлены, что ты думаешь, государство о вас беспокоилось.
Думаешь, от лёгкой жизни или от огромного желания я стала базарной торговкой?!
Нет, моя миленькая, на базар я пошла по совету раввина Рувена, чтобы скрыть от людей и органов приваливший к нам достаток.
Пойми, моя дорогая, я не хочу тебя не в чём упрекать, я это делала от всей души, но, вспомни, ты, почти десять лет прожила в Вильнюсе за мои деньги, и на работу тебя приняли в республиканскую больницу не за твои красивые глазки и отличную учёбу, а за взятку, и скажу тебе, очень не маленькую, с которой мы подсуетились с Ицеком.
Да, будет светлая память моему Семёну, он перед смертью оставил мне очень большую сумму денег, но шестьдесят первый год съел значительную часть из них, только благодаря Ицеку, удалось немного спасти.
И ещё, моя правильная дочь, ты у меня была не одна, и я выучила вас троих, и вы с Андрейкой на хлебе и чае, учась в далеке от дома, не сидели, и одеты были не хуже многих городских студентов, и даже детей руководителей партии и народа.
Нет, нет, не пытайся меня сейчас успокоить, и превратить наш разговор в обнимашки и извинялки, ты хотела правду, так получи.