Фурье
Шрифт:
Составил целую картотеку «кандидатов» и уйму времени потратил на розыски их адресов.
Мюирону в эти дни пишет, что «если это ничему и не послужит, то, во всяком случае, и не повредит».
Книги Фурье по-прежнему не покупались, а полученные ответы были формальными отписками, не более того. Американский консул вернул книгу с пометками на полях, в которых недоумевал: в здравом ли уме ее автор? О списке «видных американцев» после этого не могло быть даже и речи.
А вот пресса на этот раз не поскупилась вниманием. В целом ряде рецензий отметили оригинальность идей книги. Автор одной статьи признавал как достоинство критическую сторону работы Фурье, но в то же время отмечал,
Другой автор охарактеризовал «Трактат об ассоциации» как «одну из самых своеобразных, самых новых, самых плодотворных, самых причудливых, самых широких систем, какую философскому уму угодно было создать на основах воображения».
Интересным был отзыв натуралиста де Ферюссака, который после сетований на сложность литературного изложения и небрежного типографского оформления книги признавал, что основная идея произведения интересна и, вероятно, общество в будущем пойдет именно по такому пути развития, поэтому сочинения Фурье нужно переделать и подать читателю в доступной форме.
Вдохновленный этими отзывами, Фурье старается как можно шире распространить среди публики свое «открытие». Если ему случалось быть приглашенным в какой-либо дом, он всегда приносил с собой небольшую брошюрку, своего рода автореферат «Трактата об ассоциации», и с удовольствием выступал с пояснениями, даже с докладами.
Зная, что парижане и шагу не ступят, пока не убедят их в необходимости того или иного действия, Фурье подготовил автореферат к печати. Но ни одна газета и ни один журнал не рискнули его представить читателю. Написанные им ответы на рецензии также не печатались. Фурье перевел автореферат на английский язык и разослал его издателям как статью, написаную неким английским автором. Но и эта хитрость не прошла.
Несмотря на то, что желающих принять участие в создании опытного фаланстера все никак не появлялось, Фурье был по-прежнему убежден, что вот-вот наступит время, когда его система получит всеобщее признание.
Еще в «Теории четырех движений» он настойчиво призывал французов готовиться к этому переходу, всеми мерами приближать его. В частности, он советовал не возводить новых зданий традиционной архитектуры, ибо строения «цивилизованных» совершенно непригодны для жизни гармонийцев. «Приобретайте богатства в движимости, в золоте, в серебро, в драгоценных камнях, так как их ценность еще возрастет. Покупая земли, выбираю я леса в горной местности и карьеры; не основывайте предприятия вдали от родины; родите детей — они в комбинированном строе будут представляют большую ценность. Избегайте любого брачного союза, который вам в тягость. Не верьте всем нападкам на мой проспект».
Сейчас Фурье как никогда уверен, что потребуется всего лишь 4–5 месяцев и только одна квадратная миля земли, и предстоящим летом опыт будет завершен…
Снова подсчеты… Если первый опыт предпринять в 1822 году, то через год он будет окончен, а в 1824 году строй Гармонии может наступить во всех цивилизованных странах… В 1825 году к Гармонии присоединятся варвары и дикие, а в 1826-м будет устроена «сферическая иерархия».
Таким образом, на осуществление его «открытия» потребуется всего пять лет!.. Всеобщее счастье так близко, а его соотечественники столь беспечны. Свое непризнание Фурье относит только за счет крайнего легкомыслия французов, которые, по его мнению, являются той нацией, которая никогда не вникает в суть дела…
В очередном письме Мюирону он жалуется: «Парижане сейчас заняты странной и бесполезной работой, которую следовало бы употребить на социальные нужды. Они строят городок на 300 домов в долине Гренель для военной школы. Архитекторы дали акционерам обед на 40 тыс. франков. Я, когда буду делать свое описание, не премину его отправить архитектору В., ловкому в организации подписок и кампаний. Несомненно, если бы в Гренеле построить сооружение для фаланги, с садами, птичьими и скотными дворами, то можно было бы сэкономить в 4 раза…»
Зима 1823 года стояла мягкая: не было пи морозов, ни снегопадов. Рождественский сочельник парижанами праздновался пышно. Казалось, люди забыли о своих тяготах. В один из таких дней Фурье наблюдал шумное застолье в кафе на Монмартре. Громко споря о политике с группой художников, сидел кабатчик, а его проворная жена готовила на ярко пылавшей печи праздничный ужин. Приходившие художники подсаживались к общему столу, и было видно, что перед рождеством многие из них смогли продать свои работы.
Фурье любил этих людей, искренне преданных своему искусству. Здесь, на, склонах знаменитого Монмартра, обитали преимущественно живописцы. Отдавали они предпочтение и району Латинского квартала. Париж в те годы художники как бы поделили на сферы влияния по жанрам своего искусства. Миниатюристы (они писали зажиточных клиентов) жили в центре города, а скульпторы на окраине. Почти каждый парижский квартал имел своих художников. В большинстве своем это были выходцы из бедных слоев населения, и редко кому из них удавалось в конце концов выбиться из нужды. В архивах до сих пор сохранились их настойчивые и бесплодные прошения о работе. Видимо, после одного из таких вечеров, проведенных в компании живописцев, Фурье с грустью записал: «Художники в современном обществе лишены свободы творчества. Они вынуждены продавать свой талант. Многие из них гибнут, задушенные бедностью».
РОБЕРТ ОУЭН
Французские газеты и журналы в начале 20-х годов все чаще стали помещать сообщения об опытах английского мыслителя и реформатора Роберта Оуэна. Первые переводы его сочинений появились во Франции еще в 1818 году, и Фурье уже тогда заинтересовался его системой всестороннего воспитания ребенка в коллективе.
Неизвестный автор «Отчета о посещении Нью-Лэнарка» в «Дублинской газете» в августе 1822 года так писал о системе воспитания Оуэна: «Когда мы подходили к школе, малыши, собранные на площадке, играли на солнце. Целыми стаями побежали они к нам навстречу, чтобы приветствовать своего благодетеля, протягивая ему свои ручонки. Те, которые еще не умели ходить, ковыляли, держась ва стенку дома. Я никогда не видел более интересного зрелища».
Фурье познакомился с подробным описанием опыта Оуэна и для себя сделал пометку: а что, если создать детский фаланстер? К этой мысли возвращался он не раз, но только через двенадцать лет подробно разработал соответствующий проект.
Опыт Оуэна был сенсацией не только в Англии. Сын деревенского шорника и торговца железными изделиями, мальчик в мануфактурной лавке, в 18 лет совладелец небольшой мастерской, а в 20 — директор прядильни в Манчестере, Роберт Оуэн еще в 1800 году, став во главе фабрики, начал свой опыт в Нью-Лэнарке (Шотландия). Увлекаясь идеями Гельвеция, Руссо, Морелли, Локка и Гоббса, под влиянием просветительства он приходит к мысли, что нельзя ставить в упрек человеку его невежество и другие пороки, поскольку человек — продукт среды и его недостатки — следствие пороков существующего общества. Свою формулу «среда — характер» Оуэн называет единственным открытием, которое спасет человечество. Воспитание детей он рассматривает как одну из важнейших задач переустройства общества.