Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле
Шрифт:
— Может, потому что так было.
— Разгерметизировался контейнер?
— Нет. Вероятно, вы вдохнули порцию пылинок еще в ракете, снимая скафандр.
— И они во мне?
— Не знаю, там ли еще. То, что это не обычная лунная пыль, было установлено, когда вы направлялись в Австралию.
— Ах, так! И конечно, каждое место, на котором я сидел, брали потом под микроскоп?
— Примерно так.
— И… обнаруживали… эти…
Он кивнул. Мы все еще стояли у окна, а Луна плыла за облаками.
— Об этом знают все?
— Кто «все»?
— Заинтересованные стороны…
— Кажется, еще нет. Несколько человек
— Зачем вы мне сказали?
— Потому что вы уже сами были близки к разгадке, и я хочу, чтобы вы сориентировались в ситуации.
— Собственной?
— И общей тоже.
— Так меня действительно охраняют?
— Вы же сами только что дали понять.
— Я стрелял вслепую. Да или нет?
— Не знаю. Но это не значит, что никто ничего не знает. Дело имеет различные степени секретности. На основании того, что я слышал от некоторых друзей, совершенно неофициально, исследования идут полным ходом, и пока не удалось полностью исключить, что песчинки поддерживают связь с Луной…
— Странные вещи вы говорите. Какую связь? Радио?
— Наверняка нет.
— А существует другая?
— Я прилетел, чтобы задать вам несколько вопросов, меж тем не я вас, а вы меня начинаете выпытывать.
— Кажется, вы собирались честно обрисовать мое положение.
— Но я не могу отвечать на вопросы, на которые не знаю ответа.
— Одним словом, до сих пор меня охраняло само предположение,что Луна может заниматься моей судьбой?..
Шапиро не ответил. Комната тонула в полумраке. Заметив выключатель, он подошел, включил свет, и блеск потолочной лампы сразу ослепил и отрезвил меня. Я задернул оконные занавески, вынул из бара бутылку и две рюмки, налил в них остатки шерри, сел и указал ему на кресло.
— Chi va piano, va sano, [148] — неожиданно сказал профессор, но только пригубил вино, поставил рюмку на стол и вздохнул. — Человек всегда поступает в соответствии с какими-то образцами, примерами, — сказал он. — Но в данном случае никаких примеров нет, и все-таки необходимо действовать, ибо из нерешительности ничего доброго не получится. Домыслами мы ничего не добьемся. Как нейролог, скажу: существует память кратковременная и долговременная. Кратковременная переходит в долговременную, если не возникнут неожиданные помехи. Вряд ли можно подыскать более существенную помеху, чем иссечение большой мозговой спайки! То, что произошло с вами непосредственно до и сразу же после этого,не может остаться в вашей памяти, пробелы, как я уже говорил, вы заполнили домыслами, что же касается остального, то мы даже не знаем, ктонаступает, ктоотступает. Ни одно правительство ни при каких обстоятельствах не признается в том, что его программисты не выполнили установленное Женевской конвенцией требование, как утверждалось при всеобщем согласии. Впрочем, если даже кто-нибудь из программистов намеревался что-то изменить, это не имело бы значения, поскольку ни он, да и никто другой не могли предугадать, как могут развиваться события на Луне. Здесь, в санатории, вы в безопасности не в большей степени, чем в клетке с тиграми. Вам кажется это ложью? Во всяком случае, вы, вероятно, не станете сидеть
148
Кто идет тихо, идет здраво (итал.).
— Такой долгий разговор, — заметил я, — а мы все время топчемся на одном месте. Вы хотите, чтобы я отдал себя, назовем это так, под вашу опеку? — Я коснулся правого виска.
— Считаю, что вы должны так поступить. Не думаю, чтобы это могло дать слишком много как Агентству, так и вам, но ничего более разумного не вижу.
— Ваш скептицизм, возможно, вызовет мое доверие… — проворчал я вполголоса. — А что, последствия каллотомии действительно необратимы?
— При хирургической каллотомии перерезанные белые волокна наверняка бы не срослись. Это невозможно. Но ведь вам никто не делал трепанации черепа?..
— Понимаю, — ответил я, подумав, — вы пробуждаете во мне надежду; либо хотите меня искусить, либо сами в это верите…
— А ваше решение?
— Я дам ответ в течение ближайших сорока восьми часов. Согласны?
Он кивнул и указал на лежавшую на столе визитную карточку.
— Там номер моего телефона.
— Неужто будем связываться в открытую?
— И да и нет. Никто трубку не поднимет. Вы переждете десять сигналов и позвоните снова. Опять подождете, пока прозвучат десять сигналов, и все.
— Это будет означать мое согласие?
Он встал и кивнул.
— Остальное зависит от нас. А теперь мне пора. Желаю спокойной ночи.
Он ушел, а я еще долго стоял посреди комнаты, бездумно глядя на оконные гардины. Неожиданно погасла потолочная лампа. Я подумал, что она перегорела, но, выглянув в окно, увидел погруженные во тьму санаторские здания. Погасли даже далекие фонари, обычно помигивающие у съезда с шоссе. Видимо, произошла крупная авария. Мне не хотелось идти за фонарем или свечой, часы показывали одиннадцать, поэтому я только раздвинул гардины, чтобы при слабом свете Луны раздеться и принять душ в моей маленькой ванной. Вместо пижамы хотел надеть халат, открыл шкаф и окаменел. Там кто-то стоял, толстый, невысокий, почти лысый, неподвижный, как статуя, и прижимал палец к губам. Я узнал Грамера.
— Аделейд… — прошептал я и осекся, потому что он погрозил мне пальцем и молча указал на окно. Я не тронулся с места, тогда он присел, вылез на четвереньках из шкафа, прополз за письменный стол и, все еще не поднимаясь, задернул гардины. Стало так темно, что я едва мог различить, как он, все еще не вставая с колен, возвращается к шкафу и достает что-то квадратное, плоское. Тем временем мои глаза уже привыкли к темноте, и я увидел, как Грамер открыл небольшой чемоданчик, вынул какие-то шнурки или проводки, что-то там соединил и, продолжая сидеть на ковровой дорожке, прошептал:
— Сядьте рядом, Тихий, надо поговорить…
Я сел, все еще ошеломленный, не способный вымолвить ни слова, а Грамер пододвинулся ко мне так близко, что наши колени соприкоснулись, и сказал тихо, но уже не шепотом:
— В нашем распоряжении по меньшей мере три четверти часа, если не час, прежде чем дадут ток. Правда, некоторые подслушивающие устройства имеют автономное питание, но это — только для фраеров. Мы экранированы по первому классу, Тихий, называйте меня Грамером, вы уже привыкли…