Галапагосы
Шрифт:
В конце концов девочки сбежали от старика и начали вести уличную жизнь, промышляя по-прежнему попрошайничеством и воровством. Но, по непонятным им причинам, туристов становилось отыскать все труднее и труднее – пока наконец источник их пропитания вообще не иссяк. Теперь они по-настоящему голодали и кидались к любому, с широко открытыми ртами и закатившимися глазами, тыча себе пальцем в глотку и давая тем самым понять, как давно они ничего не ели.
Как-то, ближе к вечеру, их привлек шум толпы, собравшейся
29
Между тем Мэри Хепберн пыталась покончить с собой в своем номере, лежа на кровати в надетом на голову полиэтиленовом чехле от «платья Джекки». Полиэтилен изнутри уже запотел, и она галлюцинировала, представляя себя гигантской сухопутной черепахой, лежащей на спине в жарком и мокром трюме старинного парусника. Она беспомощно сучила конечностями – в точности как это делала бы перевернутая на спину черепаха.
Она часто рассказывала своим ученикам, что корабли, пересекавшие Тихий океан, обычно останавливались у Галапогосских островов для ловли беззащитных черепах, которые затем могли месяцами, лежа на спине, жить без воды и пищи. Они были так медлительны, покорны, неуклюжи и многочисленны. Моряки ловили черепах, не опасаясь быть укушенными или пораненными их лапами, и подтаскивали к ожидающим у берега шлюпкам – используя вместо салазок становившийся бесполезным панцырь животных.
Несчастных складывали в темном трюме кверху брюхом и не вспоминали о них больше до тех пор, пока не приходило время их есть. Прелесть черепах в глазах моряков заключалась в том, что те представляли собой свежее мясо, которое не нужно было замораживать или немедленно съедать.
Каждый учебный год в Илиуме у Мэри неизменно находился какой-нибудь ученик, которого возмущало, что люди так жестоко обходились со столь доверчивыми существами. Это давало ей возможность сказать, что природа сурово обошлась с черепахами задолго до появления такого животного, как человек.
Их были миллионы – ползающих по тверди любого размера, где имелся умеренный климат, – рассказывала она.
Но затем какие-то мелкие зверьки в процессе эволюции развивались в грызунов. Те с легкостью находили и поедали черепашьи яйца – подчистую.
Так что вскоре черепахам пришел конец – повсюду, кроме нескольких островов, куда не добрались грызуны.
Галлюцинации задыхавшейся Мэри, воображавшей себя сухопутной черепахой, были пророческими, ибо то, что давным-давно произошли с этими животными, начинало происходить с большей частью человечества.
Некое новое существо, невидимое глазу, принялось поедать подчистую все яйца
Почти полное изничтожение могучих сухопутных черепах мелкими грызунами в точности воспроизводило историю о Давиде и Голиафе. И вот теперь история эта повторялась вновь.
Итак, Мэри уже приблизилась к смерти настолько, что ей стал различим голубой туннель, ведущий в загробную жизнь. И в этот момент существо ее вдруг взбунтовалось против большого мозга, который заставил ее зайти так далеко. Она сорвала с головы чехол от платья и вместо того, чтобы умирать, спустилась вниз, где обнаружила Джеймса Уэйта, скармливающего из-за стойки бара арахис, оливки, пьяную вишню и маринованные луковки шестерым малолетним девочкам из племени канка-боно.
Эта живописная сцена неуклюжей благотворительности запечатлеется в ее памяти на всю оставшуюся жизнь. Она навсегда запомнит его таким вот самоотверженным, сострадательным, милым человеком. Ему предстояло скончаться от сердечного приступа, поэтому ничто оказалось не в силах изменить ее ошибочного мнения об этом омерзительном типе.
Кроме всего прочего, он был еще и убийцей. Убийство это совершено было при следующих обстоятельствах:
Как-то раз один жирный плутократ подцепил его в баре на острове Манхэттен, где Уэйт промышлял проституцией, завязав разговор вопросом, знает ли тот, что с его замечательной новой рубашки из голубого велюра не спорот ценник. В венах плутократа текла королевская кровь!
То был принц Хорватии-Словении Ричард, прямой потомок английского короля Джеймса Первого, германского императора Фридриха Третьего, австрийского императора Франца-Иосифа и французского короля Людовика Пятнадцатого. Ему принадлежал антикварный магазин на Мэдисон авеню, и гомосексуалистом он не был. Он хотел, чтобы молодой Уэйт стягивал на его шее шелковый пояс от халата, подводя его вплотную к гибельной черте, а затем ослаблял петлю.
У принца Ричарда были жена и двое детей, которые находились в тот момент на отдыхе в Швейцарии, катаясь на лыжах, и жена его была еще достаточно молода, чтобы сохранять способность к зачатию, – так что молодому Уэйту, возможно, суждено было помешать рождению еще одного носителя благородных генов.
И еще: не будь принц Ричард тогда умерщвлен, Бобби Кинг, быть может, пригласил бы и его с супругой принять участие в «Естествоиспытательском круизе века».
Его вдове предстояло стать весьма удачливым модельером галстуков – под именем «принцессы Шарлотты», – хотя она была дочерью простолюдина, кровельщика со Стейтен-Айленд, и не имела права на титул или использование родового герба мужа. Тем не менее изображение его геральдического щита украшало каждый придуманный ею галстук.