Гамп и компания
Шрифт:
– Черт, – говорит Ден. – Мне до смерти охота, чтобы у нас на устричный бар хватило. Блин, чего бы я только сейчас не отдал за дюжину устриц на половинке раковины. И чтобы их подали на колотом льду, а рядом стояла такая небольшая хрустальная чаша – с лимонами, хреном, острой перечной и острой соевой приправами.
– Ну, – говорю, – это, я думаю, мы раздобыть сможем. – Вообще-то я знал, что наличности при мне не так много, но что за черт. Я помнил, как старина лейтенант Ден еще во Вьетнаме вечно болтал о том, как
А старина Ден, тот так возбудился, что готов был лопнуть. Его искусственные ноги громко застучали, когда мы пошли по коридорам.
– Любые устрицы, – говорит он. – Неважно какие. Даже старые добрые устрицы из Чесапикского залива сгодятся. Черт, лично я предпочитаю тихоокеанские – солененькие из Пьюджет-Саунда или те, что в штате Орегон разводят. Или, раз уж на то пошло, с побережья Мексиканского залива, откуда ты родом – устрицы из Бон-Секура или Херон-Бэй. Или те, что в Апалачиколе, штат Флорида, – у них там обычно дьявольски неясные моллюски!
Ден вроде как обращался к самому себе, и я думаю, рот его уже был полон слюны, когда мы пошли по мраморному полу охрененного вестибюля туда, где, согласно указателям, находился ресторан с устричным баром. Но не успели мы туда войти, как к нам подходит полицейский и приказывает остановиться.
– Что это вы, клоуны, здесь забыли? – спрашивает он.
– Позавтракать хотим, – говорит Ден.
– В самом деле? – говорит полицейский. – А эта свинья что здесь делает? Тоже позавтракать зашла?
– Это лицензированная свинья-поводырь, – говорит Ден. – Вы что, не видите, что я слепой?
Полицейский долго и пристально смотрит Дену в лицо, а потом говорит:
– На вид вы вроде как и правда слепой, но свинью на станцию «Юнион» мы пустить не можем. Это против правил.
– Говорю вам, это свинья-поводырь, – говорит Ден. – Это абсолютно законно.
– Ну да, – бухтит полицейский, – о собаках-поводырях я слышал. Но такой вещи, как свинья-поводырь, не существует.
– Ну да, – говорит Ден. – Понимаете, я живое доказательство того, что такая вещь существует – правда, Ванда? – Он протягивает руку и хлопает Ванду по голове, а та испускает громкое хрюканье.
– Это вы так говорите, – отвечает полицейский, – а я никогда ни о чем таком не слышал. И между прочим, думаю, вам лучше показать мне ваши водительские права. Вид у вас, парни, вроде как подозрительный.
– Водительские права! – вопит Ден. – Интересно, кто выдаст слепому водительские права?
Полицейский, с минуту подумав, тычет большим пальцем в меня и говорит:
– Ладно, с тобой, может, все в порядке – но как насчет него?
– Насчет него! – орет Ден. – Так он же официально признанный идиот. Вы бы хотели, чтобы он по всему городу на машине разъезжал?
– Ну хорошо, а почему он такой мокрый?
– Потому что он идиот. Он там на станции в большую грязную луну плюхнулся. Чем вы тут вообще занимаетесь, когда у вас там такие грязные лужи? Черт побери, я думаю, он должен подать на вас в суд или еще как-то потребовать возмещения ущерба.
Теперь полицейский чешет у себя в затылке, и я догадываюсь, что он прикидывает, как бы ему выйти из этой ситуации, не выставляя себя дураком.
– Ну да, может, оно и так, – говорит он, – но если он идиот, что он тогда здесь делает? Пожалуй, нам следует посадить его под замок или типа того.
При этих словах Ванда испускает еще одно громкое хрюканье, а потом ссыт прямо на чудесный мраморный пол.
– Ну вот вы и достукались! – орет полицейский. – Мне плевать, о чем вы тут болтаете! Теперь вы, обормоты, пойдете со мной куда следует!
Он хватает нас с Деном за воротники и тащит к дверям. В сумятице Ден роняет привязь Ванды, и когда полицейский оборачивается посмотреть, где там она, у него на физиономии появляется какое-то странное выражение. Ванда стоит ярдах в двадцати позади, глядя на легавого прищуренными желтыми глазками, и угрожающе бьет копытом по мраморному полу. При этом она испускает не то хрюканье, не то фырканье, способное заглушить любой оркестр. Затем, без всякого объявления войны, она бросается к нам по вестибюлю. Но не к Дену и не ко мне. Мы с ним точно знаем, на кого она нацелилась, и полицейский тоже.
– Ах ты боже мой! Ах ты боже мой! – орет он, стартуя на полном газу. Я позволяю Ванде еще секунду-другую за ним гнаться, а потом отзываю ее назад. Когда мы последний раз видели этого служителя закона, он несся прямиком к памятнику Вашингтону. Ден снова подбирает конец привязи, и мы выходим из дверей вокзала на станции «Юнион», причем Ден усиленно стучит по асфальту своей палкой.
– Порой человеку приходится постоять за свои права, – говорит он.
Я спрашиваю Дена, что мы будем делать дальше, и он говорит, что нам надо добраться до парка Лафайета, что напротив Белого дома. По его словам, это самый славный участок общественной собственности в городе, а также главное место, где народу вроде нас позволяют встать лагерем и заняться своими делами.
– Нам только понадобится транспарант, – говорит Ден. – Тогда мы станем законными протестующими, и никто нас уже оттуда не выгонит. Мы сможем жить там столько, сколько захотим.
– А какой транспарант?
– Да без разницы. Главное, чтобы он был против того, за что стоит президент.
– А за что он стоит? – спрашиваю.
– Ну, мы что-нибудь такое придумаем.
Так мы и сделали. Я нашел охрененный кусок картона, потом мы купили за двадцать пять центов толстый фломастер, и Ден сказал мне, что написать на транспаранте.