Ганнибал

Харрис Томас

Он держал в ладонях мертвую голубку. Ее дружок взлетел, шелестя крыльями, на провода над их головами и продолжал наблюдать оттуда. Барни положил мертвую голубку в траву на газоне и пригладил ее перья. Поднял свое широкое лицо к птице на проводах и что-то сказал. Когда он встал и пошел дальше, голубь-самец слетел вниз на газон и вновь стал кружить вокруг мертвого тела, пробираясь сквозь траву. Барни не оглядывался. Когда он взобрался на ступеньки крыльца жилого дома, ярдах в ста дальше по улице, и полез за ключами, Старлинг пробежала полквартала, чтобы перехватить его прежде, чем он откроет дверь.

– Барни!

Привет!

Он неторопливо повернулся и поглядел на нее сверху вниз. Старлинг уже забыла, что у него такие необычно широко расставленные глаза. По этим глазам она поняла, что он узнал ее, и ощутила нечто вроде щелчка, какой обычно слышится при включении какого-нибудь электронного устройства.

Она сняла бейсболку, освобождая волосы.

– Я Клэрис Старлинг. Помните меня? Я…

– Из ФБР, – без выражения произнес Барни.

Старлинг сложила ладони и кивнула:

– Ну да, я из ФБР. Барни, мне с вами нужно поговорить. Ничего официального, я просто хочу вас кое о чем спросить.

Барни спустился с крыльца. Когда он оказался на тротуаре перед Старлинг, ей все равно пришлось смотреть на него снизу вверх. Ее не пугали его огромные размеры, как они могли бы испугать мужчину.

– Вы готовы официально подтвердить, офицер Старлинг, что вы не зачитали мне мои права? – Голос у него был высоким и грубым, как голос Тарзана в исполнении Джонни Вайсмюллера.

– Подтверждаю. Я не зачитывала вам ваши права. И признаю это.

– А слабо сказать все это в вашу сумку?

Старлинг открыла сумку и, обращаясь внутрь, произнесла громким голосом, словно там сидел тролль:

– Я не зачитывала Барни его права, он не ознакомлен со своими правами.

– Тут есть одно вполне приличное кафе, дальше по улице, – сказал Барни. – А сколько у вас шапок в сумке? – спросил он, когда они тронулись.

– Три, – ответила она.

Мимо них проехал микроавтобус с инвалидными знаками, и Старлинг почувствовала, что его пассажиры смотрят на нее. Ну, инвалиды часто страдают сексуальной озабоченностью, на что, впрочем, имеют полное право. Молодые ребята, сидевшие в машине, встретившейся им на следующем перекрестке, тоже посмотрели на нее, но вслух ничего не сказали – явно из-за присутствия Барни. Любой предмет, высунувшийся из окна, тут же привлек бы к себе внимание Старлинг – она все время помнила о возможной мести «крипсов» – однако с такими вот похотливыми взглядами приходилось мириться.

Когда они с Барни вошли в кафе, микроавтобус сдал задом в переулок, развернулся и уехал в ту сторону, откуда приехал.

Им пришлось ждать, пока в переполненном заведении освободится отдельный кабинетик. Официант орал что-то на хинди повару, который с виноватым выражением на лице жарил мясо, переворачивая его длинными щипцами.

– Давайте что-нибудь съедим, – сказала она, когда они сели. – Дядя Сэм платит. Как у вас дела, Барни?

– С работой все в порядке.

– Кем работаете?

– Санитаром. У меня диплом практикующего санитара.

– А я думала, что вы уже медбратом стали. Или даже фельдшерскую школу закончили.

Барни пожал плечами и потянулся за молочником. Потом поднял глаза на Старлинг:

– Они вас теперь выгонят – из-за смерти Эвельды?

– Поживем – увидим. Вы ее

знали?

– Я ее однажды видел, когда к нам привезли ее мужа, Дижона. Он уже был мертв, истек кровью еще до того, как его положили в машину «скорой помощи». У него все выливалось наружу, когда его привезли, переливание крови ничего уже не давало. А она не хотела смириться, не хотела, чтоб он умирал, даже драться с сестрами пыталась. Ну, и мне пришлось… вы ж понимаете… Очень красивая женщина. И сильная. Ее не стали арестовывать после…

– Ага, ее освободили прямо на месте.

– Так я и думал.

– Барни, после того, как вы передали доктора Лектера ребятам из Теннесси…

– Они были с ним невежливы.

– После того…

– И теперь они все мертвы.

– Да. Его охранники сумели продержаться в живых три дня. А вы протянули целых восемь лет, охраняя доктора Лектера.

– Шесть лет. Он уже сидел, когда я поступил туда на работу.

– Как вам это удавалось, Барни? Пусть вас не удивляет мой вопрос – как вы сумели протянуть так долго? Это ведь была не одна только вежливость?

Барни посмотрел на свое отражение в столовой ложке, сперва на выпуклой стороне, потом на вогнутой. Некоторое время он раздумывал.

– У доктора Лектера были прекрасные манеры, не чопорные, а свободные и элегантные. Я тогда учился заочно, и он мне помогал, делился своими знаниями. Это вовсе не значит, что он не убил бы меня в любой момент, если бы ему представилась такая возможность – одно качество характера вовсе не исключает наличие любого другого качества. Они могут соседствовать рядом друг с другом, и хорошие, и ужасные. У Сократа про это лучше сказано. В отделении особо строгого режима об этом нельзя забывать никогда, ни на секунду. Если все время помнишь об этом, ничего с тобой не случится. Доктор Лектер, может быть, потом и пожалел, что познакомил меня с Сократом. – Для Барни, не искалеченного последствиями обязательного школьного образования, Сократ стал настоящим открытием, как открываешь для себя нового человека при личном знакомстве.

– Безопасность сама по себе, а беседы – сами по себе, совершенно отдельно, – продолжал он. – Личные отношения не касаются соображений безопасности, а мне ведь приходилось и задерживать его почтовые поступления, и надевать на него путы.

– Вы много разговаривали с доктором Лектером?

– Иногда по нескольку месяцев мы и словом с ним не обмолвились, а иной раз разговаривали всю ночь напролет, когда вопли остальных умолкнут. Я хоть и учился заочно, но мало что знал, а он открыл мне целый новый мир, в самом буквальном смысле – Светоний, Гиббон и все такое. – Барни взял свою чашку. На тыльной стороне его левой руки виднелась свежая царапина, замазанная оранжевым бетадином.

– Вам никогда не приходило в голову, когда он убежал, что он может заявиться к вам?

Барни отрицательно покачал своей огромной головой:

– Он однажды сказал мне, что когда у него есть такая «возможность», он предпочитает охотиться на свободе. «Настичь и рвать дичь на диком просторе», как он сам это назвал. – Барни рассмеялся. Редкое зрелище. У него были мелкие зубы ребенка, и его веселье выглядело чуть-чуть безумным, как у малыша, когда тот плюется кашей в лицо сюсюкающему дяденьке.