Ганнибал

Харрис Томас

Но как получить отпечатки пальцев доктора Фелла, не возбудив его подозрений? Самое главное, его нельзя спугнуть. Он слишком хорошо умеет скрываться, и тогда Пацци останется ни с чем.

Доктор не слишком часто покидал Палаццо Каппони, а до следующего заседания Комиссии по изящным искусствам нужно ждать целый месяц. Слишком долго, чтобы подсунуть ему стакан воды, а ведь придется всем поставить такие стаканы, поскольку на заседаниях подобная роскошь никогда не предусматривалась.

Раз уж Пацци решил продать Ганнибала Лектера Мэйсону Верже, ему приходилось действовать в одиночку. Он не мог себе позволить привлечь внимание Квестуры к доктору Феллу, затребовав ордер на обыск Палаццо Каппони, а здание слишком хорошо

охранялось системами сигнализации, чтобы решиться на взлом и взять отпечатки пальцев.

Отбросы в мусорном баке доктора Фелла были гораздо чище и свежее, чем в других баках в этом квартале. Пацци купил новый бак и темной ночью заменил крышку на баке в Палаццо Каппони. Оцинкованный металл крышки – отнюдь не идеальная поверхность для отпечатков пальцев, и после целой ночи трудов Пацци получил огромное количество фрагментарных отпечатков – сущий кошмар для любого художника-пуантилиста, которые он был совершенно не в состоянии идентифицировать.

На следующее утро он стоял с красными от бессонницы глазами возле Понте Веккьо. В одном из ювелирных магазинов на этом мосту он купил широкий полированный серебряный браслет, а также оклеенную бархатом подставку, на которой тот был выставлен на витрине. В ремесленном квартале Флоренции, что находится к югу от Арно, в узких улочках напротив дворца Питти, другой ювелир по его просьбе сточил с браслета марку изготовителя. Ювелир предложил также покрыть браслет специальным лаком против окисления, но Пацци отказался.

Жуткая тюрьма Солличано, на дороге из Флоренции в Прато.

На втором этаже женского корпуса, нагнувшись над глубокой лоханью для стирки белья, Ромула Ческу намыливает себе груди, потом тщательно обмывается и вытирается, прежде чем надеть чистую свободную хлопчатобумажную рубашку. Другая цыганка, только что вернувшаяся из зала для посетителей, проходя мимо, что-то сказала ей по-цыгански. У Ромулы между бровями пролегла еле заметная складка. В остальном ее красивое лицо сохраняло обычное серьезное выражение.

Как обычно, в 8-30 ей разрешили выйти из камеры, но когда она подошла к залу для свиданий, ее перехватил тюремщик и направил в комнату для допросов на первом этаже тюрьмы. В комнате вместо обычной няньки сидел Ринальдо Пацци и держал на руках ее ребенка.

– Привет, Ромула, – сказал он.

Она направилась прямо к этому высокому полицейскому, но он вовсе не выказал никакого желания сразу же передать ей ребенка. А ребенок хотел есть и уже искал ротиком ее грудь.

Пацци указал ей кивком на ширму в углу комнаты:

– Там есть стул. Мы можем поговорить, пока ты его кормишь.

– Поговорить? О чем, Dottore? – Ромула вполне прилично говорила по-итальянски, так же как по-французски, по-английски, по-испански и по-цыгански. Она говорила без всякой аффектации – в прошлый раз никакие ее артистические ухищрения не помогли избежать трехмесячного тюремного заключения за карманные кражи.

Она зашла за ширму. В пластиковом пакете, спрятанном в пеленках младенца, было сорок сигарет и шестьдесят пять тысяч лир, чуть больше сорока одного доллара, все в потрепанных банкнотах. Если бы этот полицейский обыскал ребенка, он мог бы предъявить ей дополнительные обвинения прямо в тот момент, когда она достала контрабанду, и лишить ее всех послаблений. Она с минуту раздумывала, глядя в потолок, пока ребенок сосал грудь. Зачем ему это? Он все равно в более выгодном положении. Она достала пакет и спрятала его под одеждой. Из-за ширмы донесся его голос:

– Ты тут уже всем надоела, Ромула. Кормящая мать в тюрьме – это сплошные неприятности. Здесь полно больных людей, у сестер и без тебя хватает забот. Тебе самой-то не осточертело каждый раз отдавать ребенка, когда кончаешь кормить?

И что ему от нее нужно? Она знала, кто он такой – начальник, Pezzo da novanta, мерзавец самого большого пошиба.

Обычным «бизнесом»

Ромулы было гадание по руке на улицах – этим она зарабатывала на жизнь; карманные кражи были побочным промыслом. В тридцать пять она была уже достаточно потрепана жизнью, но у нее теперь были очень чувствительные усики-антенны, прямо как у бабочки «сатурния луна». Этот полицейский – она продолжала рассматривать его, глядя поверх ширмы, – весь такой аккуратный, на руке обручальное кольцо, ботинки начищены, ясно, что у него есть жена, да еще и хорошая прислуга – косточки в воротничок рубашки вставлены правильно, сам воротничок отутюжен. Бумажник – в кармане пиджака, ключи – в правом кармане брюк, деньги – в левом, сложены в пачку, видимо, перетянуты резинкой. Между карманами висит член. Сам поджарый, очень мужественный, уши, правда, как цветная капуста, шрам от удара, на лбу возле волос. Нет, ему от нее нужен не секс – если б он хотел ее завалить, он бы не принес ребенка. Он, конечно, не подарок, но, как ей показалось, не из тех, кто станет заниматься сексом с заключенными женщинами. Лучше не смотреть в его черные злые глаза, пока ребенок сосет грудь. Зачем он принес ребенка? Потому что хочет показать ей свою власть, намекнуть, что может его у нее отнять. Что бы это могло значить? Ему нужна информация? Ну, она ему все расскажет, все, что угодно – хоть про пятнадцать цыган, которых никогда и на свете-то не было. Так, хорошо, а что я могу получить взамен? Ладно, посмотрим. Можно ведь и надуть его…

Она следила за его лицом, когда выходила из-за ширмы. Над головой младенца полумесяцем сияло нечто вроде нимба.

– Жарко там, – сказала она. – Может, окно откроете?

– Я мог бы сделать для тебя и больше, Ромула. Например, открыть двери. И ты знаешь это.

Тихо в комнате. За стенами обычный шум тюрьмы Солличано, как надоевшая тупая головная боль.

– Скажите, что вам надо. Я могу для вас кое-что сделать и сделаю с удовольствием, но не все, что угодно. – Инстинкт подсказал ей (и совершенно правильно), что он будет уважать ее за это предупреждение.

– Ничего особенного, la tua solita cosa, то, чем ты всегда занимаешься, – ответил Пацци. – Но мне нужно, чтобы на этот раз ты это дело провалила.

ГЛАВА 25

В течение дня они наблюдали за фасадом Палаццо Каппони из высокого разбитого окна квартиры в доме напротив – Ромула со старухой-цыганкой, которая помогала ей с ребенком и, наверное, приходилась ей какой-нибудь родственницей, и Пацци, который убегал из Квестуры при любой возможности.

Фальшивая деревянная рука, которой Ромула пользовалась в своем «бизнесе», лежала на стуле в спальне.

Пацци получил квартиру в свое распоряжение на дневное время: хозяин был преподавателем близлежащей Школы Данте Алигьери. Ромула настояла, чтобы ей с ребенком выделили одну полку в стоявшем в квартире маленьком холодильнике.

Долго им ждать не пришлось.

В половине десятого утра на второй день слежки помощница Ромулы, сидевшая у окна, издала свист. На той стороне улицы в фасаде палаццо возник пустой темный провал – одна из массивных створок дверей отворилась внутрь.

И вот он появился – человек, известный во Флоренции как доктор Фелл, небольшого роста, стройный, в темном костюме, холеный и гладкий как норка. Стоит на крыльце, словно нюхая воздух, и изучает улицу в обоих направлениях. Потом он нажал на кнопку пульта дистанционного управления, включая охранную сигнализацию, и закрыл за собой дверь с огромной ручкой кованого железа – она вся в пятнах ржавчины и с нее невозможно снять отпечатки пальцев. В руке у него была хозяйственная сумка.

Увидев доктора Фелла в первый раз сквозь щель в ставнях, старуха-цыганка схватила Ромулу за руку, как бы пытаясь остановить, посмотрела Ромуле в глаза и резко дернула головой, пока полицейский не глядел в их сторону.