Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Эртель Александр Иванович

Да не играет ли он в стуколку?

После этого разговора Косьма Васильич возвратился в столовую развязнее, чем прежде. Перед Николаем стоял стакан чаю, а сам он с ужасно озабоченным видом смотрел на свои часы.

– Что смотрите? Времени еще достаточно, - весело проговорил Косьма Васильич и, скользнув взглядом по столу, сказал гувернантке: - А нельзя ли, Елена Спиридоновка, вареньица?

Та выразительно посмотрела на него, сделала нерешительное движение, как бы готовясь встать, и сказала:

– Прикажете спросить у Анны Евдокимовны?

– Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста!
–

смущенно и торопливо остановил ее Рукодеев.
– Мы, так сказать, со сливочками... с сухариками... Зачем же вам беспокоиться?

"Экая деликатная душа!" - подумал Николай и влюбленными глазами посмотрел на красивое и добродушное, как ему казалось, лицо Косьмы Васильича.

За чаем просидели минут двадцать. Косьме Васильичу удалось за эти двадцать минут разговорить Николая и внушить ему даже некоторую смелость. Дело дошло до того, что Николай рассмотрел, наконец, где он находится:

желтоватые под дуб обои, желтый буфет, красивые стулья с резными спинками, высокие окна, выходящие в сад, белые двери, блестящие ручки на дверях, круглые, гулка ударяющие каждую четверть часа часы... Мало этого, лица гувернантки, до сих пор представлявшееся ему каким-то неясным, расплывающимся пятном, теперь обрисовалось перед ним почти с теми же чертами, которые были и на самом деле.

Тем не менее Косьма Васильич не повел его к играющим, шумные голоса которых доносились за три комнаты, а предложил посмотреть библиотеку. Они прошли полутемным коридором в кабинет, и там у Николая сразу разбежались глаза на множество корешков с золотыми надписями, видневшихся в шкафах. На столе, рядом с образцами льна и пшеницы в тарелках, лежала еще не разрезанная книжка в серовато-пепельной обложке.

– Вот-с, - с гордостью объявил Косьма Васильич, - прибежище, так сказать, горьких дум и высоких помыслов.

Смотрите и выбирайте, что вам потребуется. Подходите, подходите к шкафам!..

Николай покраснел от удовольствия, читал надписи и не знал, за что ухватиться. Наконец заглавие привлекло его:

– Вот эту бы, Косьма Васильич, если можно... "С петлей на шее"-с.

– Эту? Не советовал бы, Николай Мартиныч. То есть оно отчего не прочитать, но для развития бесполезно.

Ерунда.

– А вот "Живую покойницу", Косьма Васильич?

– Ксавье де Монтепена? Занятно, спора нет, и даже, пожалуй, увлекательно, но... не советую. Вам непременно нужно начинать с эдаких... с эдаких, так сказать, прогрессивных сочинений.

– Так вам нельзя ли самим, Косьма Васильич? Вы, когда были у нас, изволили обещать... как ее?., вот доказывается, как обезьяна в человека оборотилась... Еще поэта Некрасова изволили обещаться. Да я еще вот что хотел попросить: нет ли у вас полных сочинений Пушкина?

Мне столяр рассказывал очень любопытную историю - про Пугачева, и говорит, что это сочинение Пушкина.

– Ну, батенька, вот уж охота! Пушкина давно уж в хлам сдали... Эти камер-юнкеры, эстетики, шаркуны в наше время презираются. Вот у столяра какого-нибудь самое для них подходящее место. Нет, я вижу, надо мне самому составить вам эдакий, так сказать, реестрик. Ну, что бы вам такое? Косьма Васильич подошел к книгам и вдохновенно посмотрел на них.
– Ну, что бы вам?
– и вдруг вскрикнул: - Раз!
– выхватил два томика,

хлопнул ими, чтобы выбить пыль, и отложил в сторону "О происхождении человека" Чарльза Дарвина!
– и затем вскрикнул: - Два, - и выхватил огромную книгу, хлопнул, отложил в сторону и сказал: - Гениальное сочинение - Бокль-с!
– Таким образом набралось книг двадцать, когда Рукодеев произнес: - Ух!.. Ну, на первый раз достаточно, - и отер пот со лба. Николай все время стоял, раскрывши рот, и с радостным волнением следил глазами, как за корешок книги ухватывалась белая, выхоленная рука Косьмы Васильича, как эта рука звонко хлопала книгой о выступ шкафа и как, наконец, книга летела в груду других книг - в груду, которую можно было хоть сейчас взять и увезти с собою в Гарденино. Отдохнувши немного, Косьма Васильич еще достал несколько книжек и сказал Николаю: - А это для папаши... в его вкусе.

– Что я хотел вас спросить, Косьма Васильич, - робко и нерешительно выговорил Николай.
– Вот вы говорите - прогресс, естетика, ретроград... А вот у нас когда были, эдакое длинное слово выговаривали, на цы начинается...

Но я этих слов не понимаю-с. Еще "прогресс" - и так и сяк; слово на и,ы... я вот не смею его выговорить... тоже как будто не совсем страшно. А естетика мне совершенно непонятна.

– А! Прекрасно, что напомнили.
– Косьма Васильич выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда отлично переплетенную книгу и, торжественно подавая ее Николаю, сказал: - Вот-с! Настольная книга всякого развитого человека: "Сто тысяч иностранных слов".

Николай с признательностью поклонился. Сели около стола и закурили. Николай жадными и любопытными глазами осматривал комнату и то, что находилось на столе.

Ему ужасно хотелось спросить кое о чем, но он долго не осмеливался. Наконец не утерпел:

– Косьма Васильич! Позвольте спросить: это и есть журнал?

Он прикоснулся кончиком пальца к неразрезанной книжке.

– Да, да, ежемесячный журнал "Дело"... Господин Благосветлов выпускает... Могу снабдить, только пришлите эдак недельки через две. Эти, - он указал на груду, - можете держать сколько угодно, а журнал - недельки через две. Берите, берите, я рад.

– Покорно благодарю-с. Косьма Васильич, позвольте опросить, для какой надобности эта вещичка?

– Эта? Марки наклеивать. Вот таким манером мочится марка, и потом наклеивают.

– Как интересно!.. А это, Косьма Васильич?

– Пресс. Видите, там штемпель... подушечка... Краска.

Так нужно ударить... и видите: потомственный почетный гражданин и кавалер К. В. Рукодеев.

– Вот ловкая штучка!.. А это, позвольте спросить, стеклышко в ноже? Нож ведь для бумаги, но стеклышко?

– Хе-хе-хе... А вы приложите к глазу, посмотрите...

на свет, на свет!.. Занятно?

Николай вспыхнул, застенчиво улыбнулся и торопливо отложил костяной ножичек.

Так провели они в кабинете часа полтора к живейшему обоюдному удовольствию. Косьме Васильичу чрезвычайно нравился Николай, то есть главным образом нравилось простодушное благоговение Николая перед его книгами и вещами и перед тем, что он говорил ему. Наконец Косьма Васильич спохватился и сказал:

– Да что ж это я?.. Пойдем, познакомлю вас. Отличнейшие люди.