Гарсиа Маркес
Шрифт:
Вернувшись из Гаваны, Мендоса улетел в Колумбию. Маркес остался в Каракасе — зарабатывал деньги в журнале «Венесуэла графика», а по ночам корпел над прозой. Перечитав «Полковнику никто не пишет», сопоставив «Старика и море» с кубинской действительностью, с рыбаками из Кохимара, с мальчишками, с которыми разговаривал на улицах, Маркес вновь принялся за повесть. Мерседес была против — она считала, что художники, слишком долго работающие над одной картиной, её «записывают», она утрачивает первоначальную свежесть и вянет, как цветы.
В конце февраля Маркес получил письмо из Мехико от друга Мутиса. Тот описывал Мексику, её памятники, природу, политические свободы, вернисажи, книжные ярмарки, кинофестивали… Мутис писал, что в Мексике Габо осуществит мечту писать сценарии, по которым будут сниматься картины со звёздами. Но когда Маркес решился-таки перебираться в Мехико, пришло известие, что за левацкие взгляды, прокоммунистические, протроцкистские высказывания (на самом деле — за растрату средств на угощения и поддержку многочисленных друзей, в том числе Маркеса, из бюджета компании «Эссо», отдел рекламы в которой возглавлял) Мутис угодил в тюрьму.
В иллюстрированном журнале «Боэмия», который, как и прежде, доставляли из Гаваны, Маркес читал пространные выступления Фиделя. Тот уверял, что у кубинской национально-освободительной революции нет и никогда не будет ничего общего с «коммунистическими диктатурами СССР и Восточной Европы, держащими свои народы в застенках и утопившими в крови попытку народного восстания в Венгрии».
Почти ежедневно латиноамериканские газеты писали о Кубе. Высказывались и недоумения по поводу того, что Фидель и его молодые соратники-барбудос, захватившие власть, не повели себя так, как поступают обычно после переворота, например, как в своё время большевики в России, и не расселились в царских хоромах — в многочисленных шикарных резиденциях диктатора Батисты.
«В очень тесном помещении, приспособленном под спальню, где всюду были разбросаны книги, оружие и длинные толстые сигары, — рассказывал о встрече с Че Геварой корреспонденту одной из газет посетивший Гавану чилийский сенатор Сальвадор Альенде, врач по образованию, как и Че, — на походной раскладушке лежал голый по пояс человек в зелёно-оливковых штанах, с длинными волосами, с пронзительным взглядом огромных тёмных глаз и ингалятором в руке. Жестом он попросил меня подождать, пока справится с сильным приступом астмы. В течение нескольких минут я наблюдал за ним и видел лихорадочный блеск его глаз. Передо мной лежал скошенный жестоким недугом один из великих борцов Америки. Потом мы разговорились. Он без рисовки мне сказал, что на всём протяжении повстанческой войны астма не давала ему покоя…»
«Венесуэла графика» тем временем становилась на потребу публики всё более «порнографика». Однажды утром увидев в киоске продающийся номер со своим репортажем со съёмочной площадки, где снималось мягкое порно, Маркес понял, что ему уже неудобно представляться корреспондентом такого журнала. Дома Мерседес, его «священный крокодил», робко спрашивала, не лучше ли ему всё-таки бросить эту работу, хотя за неё и платят деньги — репутация дороже.
Ночью, когда Маркесу захотелось порвать рукопись «Полковника» и переписать заново, из Боготы позвонил Плинио, хмельной и весёлый, заявил, что их ждут великие дела. Габриель осведомился, сколько его друг выпил. Плинио ответил, что не важно, сколько, главное, с кем и за что, а пил он с мексиканцем Родриго Суаресом, которого послал Фидель создавать первое в Америке революционное информационное агентство с целью надрать буржуям жопы, расхерачить, как выразился мексиканец, со слов, видимо, самого Кастро, империалистическую монополию на информацию. Мексиканец для этого и прилетел в Колумбию, а другие полетели в Аргентину и повсюду! Этот гонец обратился к нему, Плинио Мендосе, как к одному из лучших колумбийских журналистов, с предложением возглавить агентство «Пренса Латина» и вывалил на стол кучу долларов, мол, открывай офис, деньжат подкинем, национализируем остатки банков, гостиниц, кораблей, да и всё к чёртовой матери!.. В общем, Плинио согласился возглавить агентство Фиделя и аргентинца Че Гевары, но с условием, что Габо в нём станет редактором и получать они будут одинаковую зарплату. Мексиканец согласился. За это и выпили.
Через несколько дней Плинио встречал Габриеля и Мерседес в боготинском аэропорту «Эль Дорадо». В машине, перекрикивая друг друга, строили планы на будущее и восхваляли Фиделя. Плинио говорил, что ему будет сложно, просто так Штаты не сдадут всё то, что они с Габо видели в Гаване, ведь там сотни миллионов долларов вложены и крутятся, принося барыши. Мерседес сказала, что читала в венесуэльских газетах, будто Фидель на деньги ЦРУ сделал революцию, потому что янки надоел полуграмотный диктатор допотопный Мачадо и они решили его заменить молодым, современным. Но муж, обнимая её, уверял, что всё это чушь, Фидель самостоятелен, и превосходно то, что он, судя по выступлениям, не собирается ложиться ни под США, ни под СССР.
На следующий день, впервые чувствуя себя предпринимателями, Мендоса с Маркесом сняли офис в центре Боготы, на престижной Седьмой каррере, между 17-й и 18-й улицами. Напротив располагалось модное кафе «Тампа» — в нём друзья пили кофе и проводили переговоры. Всё больше людей с разными, порой безумными идеями по поводу переустройства Колумбии и мира стали приходить к ним. Габриель с Плинио устраивали на окрестных улицах митинги в поддержку Кубы. Маркесу нравилась такая жизнь. Мечтам, фантазиям не было предела: их трудно было втиснуть в привычные измерения. Ему казалось, что в жизни нет невозможного.
— Тогда, в конце пятидесятых, в воздухе носился полёт в космос, — говорил мне в 1980 году в гаванском «Доме Америк» Марио Бенедетти, выдающийся уругвайский поэт, один из любимых поэтов Маркеса. — Было предчувствие, что мы все стоим на пороге чрезвычайных открытий, ещё немного — и будет создан новый человек, не только разумный, но и отважный, мудрый, красивый, благородный, добрый — идеальный, который спасёт планету от грядущей катастрофы! Было время поэзии — столь редкое в истории человечества. И я ждал сообщений о реальном полёте в космос почему-то именно из вашей России, не только потому, что вы уже запускали собачек Белку и Стрелку, но и потому, что в юности читал Толстого, Достоевского, Чехова… Ленина читал!..
Кубинцы зарплату не задерживали. Маркес позволил себе снять в самом центре, неподалёку от офиса квартиру с антикварной мебелью, стал покуривать сигары. 24 августа 1959 года у Мерседес родился первенец — Родриго Гарсиа Барча, в котором Габриель с радостью увидел черты не только своей красавицы-матери, но и деда-полковника.
Работа в агентстве была несложной: по телетайпу или по телефону обменивались новостями с Гаваной, принимали информацию о деятельности революционного правительства и лично Фиделя Кастро, туда отправляли наиболее интересную, с левым уклоном информацию о событиях в Колумбии.
Маркес настолько разошёлся, что в довесок к новостной информации стал высылать сокращённые варианты своих старых интервью и очерков, опубликованных ещё в газете «Эль Эспектадор». Но вскоре эйфория кончилась: с очередной пачкой долларов пришло требование предоставить публикации о Кубе в колумбийской прессе. В бочке мёда всей затеи Че Гевары под названием «Пренса Латина», или «Прела», как называли агентство в народе, это оказалось ложкой дёгтя — сама по себе Куба постепенно переставала быть информационным поводом, как прежде, да и по мере ухода революции влево газеты Колумбии публиковали кубинские материалы всё менее охотно. Финансирование из Гаваны сокращалось. Мексиканец, обещавший «всё отнять у буржуев», не объявлялся, хотя с Кубы доходили вести об успешной, но, конечно, не бескровной национализации.