Gaudeamus igitur

Быкова Мария Алексеевна

Хмыкнув, я отложила палочки и тщательно, как перед уроком общей магии, размяла пальцы.

Барабан оказался на редкость захватывающей игрушкой.

Не сомневаюсь, что любой барабанщик-эльф оборвал бы мне все уши, аргументировано объяснив, что я ими все едино не пользуюсь. Но профессиональных музыкантов в радиусе трех метров не имелось, а на двери в наш отсек были весьма предусмотрительно наложены звукогасительные чары. Мы с барабаном могли дурачиться в свое удовольствие; я припомнила ромские ритмы, потом — национальное лыкоморское «Пойду ль я да выйду ль я…», которое легло

на барабан на порядок хуже, ибо он есть инструмент ударный, а не мелодический. Следующим этапом пошли танцевальные ритмы Сатрики (оставалось надеяться, что чары на двери хорошие и сюда не прибежит магистр Назон). Ну а после ко мне вдруг явилась весьма навязчивая песенка, и я запела, выстукивая ритм обеими руками, как чернокожая туземка:

Эту песню запевает молодежь!

Трам-трам-трам-трам, тран-тран-тран-та, тран-та-та!

Эту песню не задушишь, не убьешь!

Трам-трам-трам-трам, тран-тран-тран-та, тран-та-бух!

Не убьешь! Не убьешь!

Та-та-трынн! Та-та-трынн! Бух!

В какой-то момент мне показалось, что в гулкий ритм вбивается тихий, еле слышный, но все же вполне реальный звук. Доиграв до конца запомнившийся мне кусок, я обернулась, чтобы глянуть на растение, и замерла с поднятой над мембраной рукой.

Все растение — от корня до маковки — было покрыто тоненькими черенками, на которых покачивалось по четыре крошечных половинчатых листика. Именно такие половинчатые листики были изображены на том свитке. Дрожа крупной дрожью, растение вырастило у меня на глазах еще два черенка, а после осыпалось половинчатыми листочками, высыхавшими прямо на лету. Буквально через секунду ими оказалась засыпана вся поверхность земли.

Перед глазами у меня встали непрочитанные строчки о ценности и важности данного ингредиента. Забыв про барабан, я схватила коробочку и бросилась наполнять ее листьями. Вскоре она оказалась набита по самую крышку. Листьев в ящике хватало еще коробочки на три.

Мимо как раз бодро простучали каблуки; я высунулась наружу, увидела пробегающую мимо алхимичку и громко спросила:

— Эй, сестра по разуму, еще коробочки не найдется?

Сестра затормозила и быстро глянула на меня из-под фигурно подстриженной челки. Похоже, она торопилась и прикидывала, стоит ли тратить на меня свободное время.

— Утрамбуй покрепче, вот и все, — посоветовала она.

Я честно развела руками:

— Утрамбовала. Больше не влазит!

Девица возвела очи горе, дивясь моему непрофессионализму:

— Значит, можно лучше утрамбовать!

— Пробовала я! Не получается! Слушай, может, покажешь мне, как надо?

По лицу алхимички промелькнула было недовольная гримаска, которая почти сразу сменилась хищным интересом.

— Послушай-ка… — вкрадчиво сказала она, подходя ближе. Длинная юбка шуршала как змеиная чешуя. — Ты ведь с первою курса боевого, да?

— Да, — кивнула я, не понимая, при чем тут это.

— С Генри Ривендейлом познакомишь? — напрямик спросила девица. Глаза ее блеснули.

Терять мне было нечего.

— Познакомлю, — обреченно сказала я. — Как тебя зовут?

— Гражина Влодзимежская, — быстро сказала адептка. Надо же, судя по имени, мы с ней были практически землячки. — Познакомишь, да?

Я молча кивнула, указывая на дверь в отсек.

Адептка вошла, шурша змеиной юбкой. Взгляд ее недоуменно остановился на барабане, потом перепрыгнул на абсолютно голое растение, окруженное грудой высохших листьев, и девица изменилась в лице. Впервые в жизни я видела, что означает словосочетание «глаза по шесть серебрушек».

— Ануся! — отчаянно закричала Гражина, метнувшись к двери. — Ануся, idџ tu! — от волнения, не иначе, она сбилась на родной язык.

Дробно простучали каблуки, на этот раз звук был более низкий. Спасибо барабану, я начала в этом разбираться. В отсек, запыхавшись, влетела вторая алхимичка — в руках у нее была наполовину полная лейка, и девица оставляла за собой цепочку капель. Очевидно, тут же прикинула я, в начале пути лейка была полной до краев.

— Что здесь… — Ануся замолчала, изумленно уставившись на растение. — Mon Dieu…

— Да что здесь происходит, мрыс дерр гаст? — чуть не взвыла я, переводя взгляд с одной девицы на другую, но ответа так и не дождалась. Обе алхимички выглядели так, будто их пыльным мешком по голове стукнули.

— Мне коробочку кто-нибудь даст? — тоскливо спросила я в пространство, совсем уж не понимая, что происходит.

— Нет, коробочки вам не дадут, — прохладно ответило пространство голосом госпожи Ламмерлэйк. Я посмотрела на дверь: алхимичка стояла у самого порога, дожидаясь, пока погаснет синий контур экстренного телепорта, и с нескрываемой тревогой смотрела на лысое растение, уныло торчащее из земли. — Адептка Ясица, что вы сотворили с цветком?

— Да ничего особенного… — начала было я, но меня перебили девицы, взволнованно заговорившие нестройным хором. Понять, что они говорят, было категорически невозможно, но Гражина активно жестикулировала, поочередно тыкая наманикюренным коготком то в меня, то в цветок, а то в барабан.

— Тихо! — не выдержала наконец магистр.

Воцарилась мертвая тишина. Канал окончательно закрылся, и Эльвира, быстро подойдя к ящику, склонилась над цветком. Она озабоченно ощупала стебель легкими движениями пальцев, прошептала какую-то чару (девицы навострили уши) и выпрямилась, не сумев сдержать облегченного вздоха.

Я обреченно поняла, что снова что-то сделала не так.

— Девушки, вы свободны! — коротко приказала Эльвира.

Дисциплина на алхимическом факультете была железная, и девицы немедленно испарились, ухитрившись сделать это совершенно бесшумно. Магистр посмотрела на барабан, изящно выгнула левую бровь и послала двери многообещающий взгляд. Элементаль смущенно завозилась в косяке, но выйти наружу побоялась.

— Вы, адептка, что, сыграли ему на этом?

— Да, — отчаянно сказала я, страстно жалея, что не прочла до конца инструкцию. — Я ж ведь все едино ни на чем больше не умею!