Гауляйтер и еврейка

Келлерман Бернгард

Фабиан отшатнулся.

— Вредительства? — воскликнул он с возмущением.

— Да, — подтвердил медицинский советник.

Фабиану стало казаться, что он больше не видит его лица, а видит только огромные, полные гнева, темные глаза и взъерошенные темные брови над ними.

Минуту спустя Фабиан вновь овладел собой.

— Бог знает что! — воскликнул он. — Ведь это верх наглости, дорогой господин советник.

Он встал с кресла и покачал головой.

— Вероятно, даже несомненно, в данном случае речь идет о произволе со стороны местного начальства, —

сказал он наконец. — Так или иначе, но я немедленно, завтра же утром, переговорю с директором больницы. Я ведь хорошо знаком с доктором Франке.

Фале горько усмехнулся:

— Доктор Франке? Доктора Франке вы там не найдете. Уже несколько месяцев, как он уволен.

Фабиан взглянул на него, пораженный.

— Я хорошо знал доктора Франке! — воскликнул он. — Это на редкость хороший и способный человек. Какие же могли найтись причины для его увольнения? Вы не знаете?

Фале кивнул головой.

— Знаю, так же как знают все, — ответил он усталым голосом. — По его делу долго велось следствие, потом оно было передано прокурору. Медицинская сестра, когда-то работавшая в больнице, обвинила его в том, что пять лет назад он сделал ей аборт.

— Вероятно, с ее согласия?

— Не только с ее согласия, но и по ее просьбе. В то время ей было всего семнадцать лет. Но доктора Франке хотели уничтожить и уничтожили. А эта сестра, член нацистской партии, была оправдана и получила весьма недурное назначение. — Фале рассмеялся.

Фабиан молчал и хмурым, невидящим взглядом смотрел в парк.

— Директор больницы теперь некий доктор Зандкуль, человек еще молодой, но неприступный, — продолжал Фале, задыхаясь от кашля. — Вряд ли он согласится изменить постановления, касающиеся института, тем более что они, надо думать, исходят от него самого.

— Институт объявлен общественным достоянием, — немного помолчав, продолжал Фале, в то время как Фабиан, погруженный в свои мысли, казалось, вовсе не слушал его. — А разве он в продолжение двадцати лет не служил благу общества, хотя в нем велась работа и над чисто научными проблемами? Я и так намеревался завещать его городу.

— Меня уже несколько недель занимает одна своеобразная идея, — продолжал Фале. Фабиан очнулся от своей задумчивости, глаза его снова приняли сосредоточенное выражение. — Своеобразная идея, которую я могу проверить только в институте, с помощью новых аппаратов. Это плодотворная идея, может быть очень плодотворная. Но, чтобы проверить ее, я должен иногда работать в институте, хотя бы по воскресеньям, когда там нет ни души. Кому это помешает? На это мне нужно согласие доктора Зандкуля. Как вы полагаете, сможете вы это устроить? Вот просьба, из-за которой я побеспокоил вас.

Фабиан поднялся с решительным видом.

— Я уверен, что это будет не так уж трудно. Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах, — заверил он. — В конце концов, когда дело идет о научном исследовании, можно на минуту забыть о политических капризах.

— Благодарю вас, друг мой! — Фале пожал его руку и с горькой усмешкой добавил: — Несколько лет назад Кембриджский университет

предложил мне кафедру. На беду, я отклонил предложение. Наш друг Крюгер ни за что не соглашался отпустить меня и поклялся, что, если это потребуется, он в любое время будет моим ангелом-хранителем. Ангел-хранитель! А теперь я должен вымаливать разрешение поработать несколько часов в моем собственном институте.

Разговор прервался. Вошла Марион. Она просит прощения, сказала Марион, но стало прохладно, и лучше им уйти в комнаты.

— Ты, как врач, не должен быть таким легкомысленным, папа, — пожурила она отца и обратилась к Фабиану: — Надеюсь, вы доставите нам удовольствие отужинать с нами?

Фабиан выразил сожаление: он уже наполовину обещал этот вечер брату.

— Наполовину? — смеясь, воскликнула Марион и торопливо подошла к телефону. — Вот посмотрите, как быстро я добьюсь второй половины согласия. — И она тотчас же непринужденно заговорила с Вольфгангом, приглашая и его к ужину. Но Вольфганг отказался: он сегодня даже не сможет прийти в «Звезду» к брату, такой его вдруг обуял рабочий пыл.

Все сразу уладилось.

— Ну вот, препятствия устранены! — торжествующе воскликнула Марион, помогая отцу подняться с кушетки. — Между прочим, к ужину будут фрау Лерхе-Шелльхаммер и Криста. Они, конечно, не откажутся отвезти вас в город в своей машине.

— Криста? — Как только было произнесено ее имя, Фабиан увидел перед собой ее нежную улыбку. И очень обрадовался неожиданной встрече.

XIII

Фабиан решил во что бы то ни стало заняться делом Фале. Он считал возмутительным такое бесцеремонное, унизительное обращение с ученым, заслужившим мировую известность. «Ограниченность мелких чиновников, ничего более», — решил он.

Прежде всего нужно попасть на прием к доктору Зандкулю, новому директору больницы, и здесь, пожалуй, самое верное действовать через советника юстиции Швабаха, играющего видную роль в партии. Швабах был председателем городской коллегии адвокатов, и, кроме того, вел бракоразводный процесс Фабиана. Кстати, ему все равно надо было встретиться со Швабахом. Он тотчас же позвонил ему по телефону, и адвокат назначил встречу на другой день. Проделав все это, Фабиан немного успокоился.

Контора советника юстиции помещалась на Хауптгешефтсштрассе, в заново отстроенном доме ювелира Николаи. Вход, прямо как в столичных домах, производил весьма внушительное впечатление, так же как и медная дощечка с надписью «Эдлер фон Швабах».

Фабиан улыбнулся. «Эдлер фон Швабах! Неплохо звучит, а в наши дни такое имя дорого стоит! Швабах принадлежит к людям, для которых любое положение оказывается выигрышным», — подумал он. Швабаху, как и всем адвокатам, пришлось раздобывать немало документов для доказательства своего арийского происхождения. На своей родине, в маленькой вюртембергской деревушке, он узнал, что происходит из аристократической семьи. Уехал он туда бюргером, вернулся дворянином. Теперь он даже обзавелся почтовой бумагой с гербом: птица, несущая рыбу в клюве.