Гаури
Шрифт:
В этом вынужденном одиночестве Панчи все чаще и чаще думал о Гаури. Она была близко и в то же время далеко. Со дня их ссоры она держалась сдержанно и непроницаемо, выказывая перед ним робость и даже страх и невольно вздрагивая при его приближении.
Это ее инстинктивное отвращение к нему после той жестокой выходки тревожило и расстраивало его. Он был опрометчив, легко впадал в гнев, но легко и отходил. И он просто не представлял себе, как можно долго таить злобу на человека. Простодушный и откровенный, он прямо высказывал свои обиды, и его раздражали люди, которые, обидевшись, предпочитают молча страдать и выражают свои чувства всем своим видом, а не словами.
Гаури понимала его состояние и, занимаясь домашними делами, старалась держаться от него подальше, хотя ей больше всего хотелось, чтобы он заговорил с нею. Она постоянно чувствовала на себе его горящий пристальный взгляд. Иногда у нее было такое ощущение, что он вот-вот сам подойдет к ней как ни в чем не бывало и избавит ее от этой робости. Но гордость мешала ему сделать это. И она ждала, надеясь, что в конце концов он все же ласково назовет ее «милой», и она ответит ему взглядом, полным преданности и готовности сделать все, что он хочет.
Но вместо ласкового голоса она услышала лишь суровое порицание в духе индуистского обычая, согласно которому муж должен всегда поучать свою жену:
— Глупая женщина! Ты даже после свадьбы все еще льешь слезы по своей матери!
Нет, она не будет взывать к своей матери каждый раз, когда поссорится с ним.
Ее переполняла нежность к нему. Но по старым индуистским обычаям, сложившимся в течение столетий, женщина не должна делать первого шага, и поэтому она лишь едва заметной трепетной улыбкой выдавала себя, когда хлопотала по хозяйству.
— Ах, щедрая госпожа! — сказал он однажды, когда она перебирала рис. — Она дает мужу поесть, но не говорит с ним ни слова.
Ее охватила жалость к нему. Едва сдерживая себя, стояла она у порога, с преувеличенной тщательностью отделяя каждое зернышко от мусора. Но сердцем она была с ним.
— А ну, дай пройти! — грубо отталкивая ее локтем, сказал он.
Она вскинула глаза, ловя его взгляд, надеясь, что, прочтя мольбу в ее глазах, он обнимет ее. Но он прошел вперед, и их глаза не встретились. Удобный момент миновал. «О, если б он хоть немного задержался у двери или дал мне возможность показать, как я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне…» Вспыхнувшая в ней нежность погасла. Ее терзали стыд и злость на себя за то, что она не может облегчить ему путь к примирению.
Со своей стороны, Панчи решил, что дневное время мало подходит для примирения, и будет лучше, если он погуляет и вернется к вечеру, принеся жене подарок — манговые плоды из сада, принадлежащего лалле Бирбалу. Он видел там уже шесть больших спелых плодов…
Обстоятельства, казалось, благоприятствовали Панчи. Был конец дня, и у мангового сада за источником уже никого не было. Все же он решил произвести разведку и усыпить бдительность садовника Миана. Поэтому он сначала спустился к водоему. Угасающий свет дня едва сочился между стенами водоема. Панчи вдруг стало жутко: что, если дух отца лалы Бирбала внезапно прыгнет на него со ступенек или со дня водоема появится змея. Окунувшись раз-другой, он быстро закончил омовение и поднялся по лестнице.
Обида на Гаури за то, что она сторонится его последнее время, прошла. Напротив, он чувствовал угрызения совести за свой плохой характер — причину всех его бед — и проклинал
Когда Панчи стал подходить к манговым деревьям, сердце его лихорадочно застучало. Он остановился у канавы. Мысль о том, что его могут поймать на воровстве, приводила его в замешательство. Может быть, все-таки не делать этого?.. Но эти большие великолепные плоды были единственным подарком, который он мог сделать Гаури… Что, собственно, страшного в том, что он возьмет несколько манго, принадлежащих лалле Бирбалу? Ведь он отлично знает, что сад достался ростовщику за счет неуплаченных процентов по закладам. Фактически лалла Бирбал совершил грабеж. Смешно! На свете есть и мелкие и крупные воры, но крупным все сходит с рук.
Чтобы придать своим маневрам видимость обыкновенной прогулки, он некоторое время спокойно шел вдоль рва, искоса поглядывая на деревья и отмечая те из них, на которых были особенно крупные плоды. Два дерева — теперь они остались позади — он давно уже приметил, проходя мимо них по дороге к реке. Но он продолжал бесцельно идти дальше и лишь без конца твердил про себя: «Чего мне бояться?», пытаясь укрепить свою решимость.
Однако это заклинание не помогало. Сердце колотилось все учащеннее, и тогда он решился.
Круто повернувшись на пятках, он быстро вернулся к тому месту, где заметил лазейку в живой изгороди из кактусов, и через несколько секунд был уже в саду. Не сводя глаз с предмета своих вожделений, он на цыпочках подошел к одному из деревьев и начал срывать плоды. Вскоре он сообразил, что не может просто нести их в руках. Он побледнел и тяжело дышал. Наконец он догадался поднять края дхоти и, как в мешок, положил туда сорванные манго. Его руки освободились, и он снова принялся рвать плоды. Они были настолько спелы, что падали на землю от малейшего прикосновения. Но Панчи слишком волновался, чтобы подбирать их, и срывал с веток все новые. Он действовал очень неумело и сильно качал ветви. В конце концов он вспугнул с соседнего дерева стаю попугаев, и они с громкими криками перелетели в другой конец сада.
Поднятый ими переполох привлек внимание садовника Миана, и он издал протяжный крик, каким всегда отпугивал воров.
Панчи следовало замереть и переждать тревогу. Но от страха он лишь еще больше заторопился и, сражаясь с веткой, на которой висел огромный чудесный плод, сломал ее.
— Стой, мерзавец! Вот когда ты мне попался! Ах ты, сукин сын!..
Изрыгая проклятия, садовник уже мчался к месту преступления. Но Панчи тоже бросился бежать и был намного впереди Миана.
На его беду, лазейка среди кактусов оказалась дальше, чем он думал, и пока он бежал, несколько плодов вывалились у него из подола. Он остановился, чтобы подобрать хотя бы два-три плода, и садовник настиг его. Ухватившись сзади за его дхоти, Миан закричал:
— Жулик! Свинья! Грабитель! Так это ты снимаешь у нас лучшую часть урожая!
— Нет, дядя Миан, я еще ни разу не был тут раньше!..
— Ты обманщик и вор! Как будто я тебя не знаю! Мошенник! Пьяница! Распутник… Бесстыдный сын недостойного отца! Я тебе покажу!
— Отпусти меня, — взмолился Панчи. — Что значит для лаллы Бирбала пара плодов!
— Можно было сразу спросить, ворюга! А ты лезешь нахрапом!
— Перестань меня оскорблять, не то я ударю тебя! — закричал Панчи, замахнувшись на него.