Гавань разбитых ракушек
Шрифт:
Лагеря беженцев закрывали. Конфликт пошел на спад, беженцы постепенно, самовольно или под нажимом правительства, возвращались к своим разграбленным домам начинать жизнь сначала. Клинику ФПРСА решил не закрывать, ведь до сих пор вдоль границы было разбросано множество групп беженцев, да и окружающие деревни нуждались в их помощи. Средства постепенно сокращали, и Ольга знала, что скоро придется полностью пересматривать программу проекта. Теперь, когда политический интерес угасал, насколько доноры будут заинтересованы в помощи? Ольге позвонил Нестор и по секрету сообщил, что ее, скорее всего, переведут в другую страну. Пока еще неясно куда, но разговоры об этом уже ведутся.
— А что же здешний проект?
— Оставят какой-то минимальный объем. Скорее всего, оставят финансирование доктора Виеры в качестве представителя. Остальной персонал обещало взять на себя правительство.
— И вы им верите?
— Приходится. У нас уже на содержание стольких людей средств не хватит. Ты пока Ларе ничего не говори, подождем до окончательного решения.
Впервые так близко к отъезду. Прошел почти год. Целая жизнь прошла.
В этот же вечер случилось невероятное. Чудовищное. Страшное. Необъяснимое и несправедливое.
Лара поехала по вызову к группе беженцев, дорога была очень плохая, и они с водителем решили ехать по Сенегальской приграничной дороге. Так часто делали, когда надо было сократить путь. Жителям Западной Африки не нужны были визы для стран этого региона, так что границы для них были весьма условными. На участке сенегальской дороги длиною в каких-то тридцать километров они наткнулись на невесть откуда взявшуюся группу сепаратистов, состоявшую из пяти-шести пьяных молодцов. Увидев белый джип с красными номерами [12] , они начали нахально останавливать машину, требуя подвезти. Водитель нажал на газ и рванул вперед. Обычно вслед за этим ничего не случалось, но тут кто-то из них выстрелил вслед. Молодцы загоготали, машина умчалась вперед. А пуля пробила голову Лары Виеры. Она обернулась посмотреть, не задел ли водитель кого в спешке. И встретила смерть. Люди несколько месяцев не слышали стрельбы в этих краях. Беженцы возвращались домой, поверив в мир. Он и был там — мир. Но какой-то пьяный ублюдок решил выстрелить. Возможно, и не думал убивать. Просто напугать. Он не целился. Он просто нажал на спуск. И пуля пробила голову Лары Виеры.
12
Красные номера машин в Гамбии обозначают принадлежность машины к международной организации.
Они приехали назад, в Маракунду. Лара с удивленно распахнутыми глазами и запекшейся струйкой крови на лбу. Ее осторожно вытащили из машины и переложили на носилки. Ольга замерла. Она смотрела в ее глаза, и казалось, что ее жизнь тоже уходит, тонет в этом удивленном застывшем взгляде. Она протянула руку и закрыла ей глаза.
Когда возник вопрос о похоронах, все в один голос заявили, что надо найти хоть кого-то из ее родных в Гвинее-Бисау. Принято хоронить на своей земле, если есть такая возможность. Африканцы — народ кланов и семей. Сосуществуя на огромном континенте, они умудряются эффективно пользоваться сарафанным радио. В течение дня отыскали выходцев из Бисау в Банжуле, среди них тех, кто имел родню недалеко от родных островов Лары. Однако помочь никто толком не мог. Острова были очень малонаселенными, найти родню Лары за короткий срок не представлялось возможным. Но зато выяснилось странное обстоятельство — нашлись люди, которые утверждали, что доктор Виера вовсе не из Бисау. Она якобы просто купила паспорт Гвинеи-Бисау для получения работы в Гамбии. Жила там когда-то, но родом не оттуда. Уж мы-то своих знаем, говорили выходцы из Бисау. Она не из наших. Ольга приняла известие без удивления. Не объяснишь же этим людям, что она уже зналаоб этом.
Медсестры быстро нашли объяснение сему факту. Конечно, в Африке много политических беженцев. Наверное, доктор Виера из таких, может, скрывалась от властей, потому и купила паспорт Бисау. Да и какая теперь разница? О мертвых плохо не говорят. А доктора Виеру все любили в Маракунде и чувствовали себя ответственными за ее похороны. Ольга принимала самое активное участие, отдавала указания, дала денег на церемонию похорон. Но она оказалась в тупике, когда ее спросили, к какой религии принадлежала доктор Виера.
— Не знаю. Не уверена. Мы не обсуждали это, — бормотала она.
И врала. На самом деле Лара говорила ей, что в бога не верит. Разочаровалась с детства.
— У меня был бог, — говорила она. — В лице миссионерки, которая заботилась обо мне вместо родителей. Это был настоящий бог, потому что без нее все было бы еще хуже. Ее я могла потрогать, прижаться к руке, спросить совета. Она смотрела на меня печально, когда я приходила в слезах после уроков. А мне было жаль ее расстраивать еще больше, и я не жаловалась. Но она все понимала. Потому что, когда умирала — о да, оказалось, что боги смертны! — она гладила меня и просила прощения за то, что не уберегла меня от обид. После этого других богов в моей жизни не было. И верю я только в себя.
Но объявить об этом маракундцам означало разрушить репутацию Лары. Атеистов здесь не признавали. Все ждали от нее ответа, при такой жаре следовало торопиться с похоронами. А она не знала, что делать. Пока не вспомнила о гриотах, йоруба и словах Огужога.
— Йоруба! Она из людей йоруба! Спросите Онсуману, он знает.
— Йоруба? Разве она нигерийка?
— Кто-то из родителей был, да.
— Тогда надо звать гриотов. Среди них есть люди йоруба.
Лару похоронили со всеми полагающимися традициями йоруба. Зарезали барана в знак жертвоприношения, пели ритуальные песни, гриоты надели белые одежды. Потом настояли на том, чтоб ее похоронили у реки, так как она считалась помощницей богини Ошун, которая произошла из речных вод, согласно легенде йоруба.
Ольга не сопротивлялась и просто давала согласие на все подряд, лишь бы поскорее закончить с этим ужасным днем. Женщины плакали, как полагается, в голос, навзрыд. Ольга была в шоке и не проронила ни слезинки. В день похорон над всей местностью неожиданно опустился густой туман. Он окутал все густым покрывалом, задержался на очень короткое время и растаял. Люди видели в этом особый знак, молились. Ольга провела ладонью по ставшей влажной поверхности небольшого алтаря около могилы Лары и приложила пальцы к губам. На губах остался вкус меда.
У себя дома она поставила рядом с ее фотографией изображение Ошун, а также тыкву, ракушки, зеркало, воду и павлинье перо, все, как ее научили гриоты.
— Она просто переселилась в более удобное ей тело, — пояснили они. — Смерти нет, есть только переселение душ. Но ей будет приятно знать, что ты заботишься и вспоминаешь о ней. А Ошун, ее покровительница, будет благосклонна и к тебе.
Ольга кивала. Да, возможно. Это хорошо. Потому что ей теперь потребуется помощь, поддержка всех богов и богинь на свете. Потому что сил идти не осталось. Ноги подкашивались, а уж сердце — сердце болело до невозможности дыхания. Ей нужна поддержка. Но только что с того… Лары нет.
Я — река. Я — река. Я — река. Я — ее воды, ее душа, ее дно и ее берега. Я превратилась в густой туман, что покрыл землю белым покрывалом грусти. Я поднялась в небо легким облачком и осела в виде капелек утренней росы, слилась с речной сутью. Я — река в реке. Мать Река несет меня, бережно баюкая, лаская невесомой пеной. Мне поют песни прекрасные птицы и улыбаются лица людей, отражаясь в моих медовых водах. Я даю живительную влагу жаждущим и забираю души уставших. Я охраняема великой Матерью Рекой, и я несусь в бесконечные просторы свободы.