Гавана, год нуля
Шрифт:
Утром в нашей научной группе мы обсуждали одну очень интересную статью об обществе и фракталах. О фракталах я, кажется, тебе еще не рассказывала. Так ведь? Сейчас я все просто объясню — в общих чертах. Фракталы — это такие геометрические объекты, габариты которых не укладываются в классические представления: они и не одно-, и не двух- и не трехмерные, они — нечто иное. Вспомни, например, об облаках, о береговой линии, о деревьях — все это природные объекты, которые могут быть описаны с помощью фрактальной теории. Однако чуть ли не самое обычное для фракталов свойство — то, что они воспроизводят идентичные самим себе или подобные себе структуры самых разных размеров. Вспомни папоротник: даже самый маленький листочек папоротника, отходящий от стебля, имеет форму целого папоротника. Малюсенький кусочек в точности такой же, как малый кусок, который точно такой же, как и большой. Видишь? Благодаря этому своему свойству фракталы применяются в музыке, в пластических искусствах, в финансах и даже в науках об обществе.
В тот день мы обсуждали идею о том, что отрицательные эмоции в обществе распространяются путем фрактального расширения. Как если бы они ветвились, воспроизводя сами
Именно поэтому я и решила выйти из этой истории: я не видела документа Меуччи и не знала, в чьих руках он находится, и, в общем, он мне был до лампочки. Единственное, чего я на самом деле хотела, так это жить с Анхелем. Он с самого начала являлся моей целью, а сейчас я практически уже была у цели, так что мне совершенно не нужны ни новые проблемы, ни новое вранье. Вопрос для меня закрыт.
Оставалась только одна проблема: я чувствовала, что должна что-то предпринять, ну, не знаю, сделать некое легкое движение, которое могло бы каким-то образом противостоять распространению стольких отрицательных эмоций. На секунду я подумала, что по примеру призрака Маргариты я могла бы превратиться в Хулию-бабочку и поменять переменные, сказав Леонардо, что документ у Эвклида, а Эвклиду — что он у Анхеля, ну а Анхелю сообщить, что им владеет Леонардо. Как игра — неплохо, в особенности для кукловода. Только штука в том, что я уже не хотела быть кукловодом. Замена переменных приведет лишь к тому, что игра продлится до бесконечности, пушки поменяют позиции, чтобы вновь пойти в наступление, и распространение отрицательных эмоций продолжится. Нет. Все это не имеет никакого смысла. Кроме того, и Лео, и Анхель продолжают считать Барбару вероятной покупательницей, которую они не захотят терять, а Эвклид будет видеть в ней угрозу, которую он хотел бы устранить. Все это — абсурд. Понимаешь? У Барбары нет денег, она не собирается никого приглашать в Италию, она сама оказалась блефом — и продолжает служить источником надежды. Смех, да и только. Однако что-то нужно было делать. В споре с Лео я напоследок сказала ему, что никакого документа у Анхеля нет. И я же сказала Барбаре, что нет его у Эвклида. Все верно. Не менять переменные, а раскрыть их — так гораздо лучше. Я решила сказать Эвклиду, что документ вовсе не у писателя, и сказать Анхелю, что его нет у Эвклида. Так негативные эмоции начнут рассеиваться, и я буду довольна тем, что сделала нечто разумное, и не ради Меуччи, а по меньшей мере ради нашего блага. Такое решение я приняла тогда, и не раскаиваюсь. Наше уравнение можно считать решенным. Для решения уравнения Меуччи оставалось совсем немного, но там были свои переменные.
22
Так и закончилась наша история. Мне удалось убедить всех в том, что Маргарита просто позабавилась за их спиной, снабдив их выдумкой. И если у кого-то еще оставалось желание упорствовать в поисках, то, без сомнения, ему пришлось бы начинать сначала, но уже без меня, потому что я выхожу из игры.
Барбара вернулась в Италию спустя несколько дней. Я сходила к ее тете — попрощаться, и та встретила меня с распростертыми объятиями, поскольку я оказалась первой подругой ее племянницы, переступившей их порог. Ясное дело, ведь Барбара тщательно заботилась о том, чтобы не приводить домой никого, потому что ее тетушка родом из Вилья-Клара уж точно не поддержала бы весь этот балаган. Ее племянница — и строит из себя итальянку! В тот вечер Барбара подарила мне все свои кремы и почти всю одежду — полагаю, что себе она оставила только тесные бюстгальтеры. Когда Анхель увидел меня в ее одежде, ему это показалось довольно-таки странным, но я придумала для него какую-то сказку, и он в нее поверил. Ну, он тоже подарил мне пару платьев Маргариты, и все это в совокупности очень меня выручило в текстильно-дефицитные времена. На самом деле, насколько я знаю, больше всего его удивляло, что Барбара так внезапно исчезла и позвонила только на прощание, в самый последний момент. Но эту тему мы с ним никогда не обсуждали.
Любопытно, но вскоре после отъезда Барбары Анхель объявил, что сестра его перебралась жить к сыну дипломатов. Так что я сказала последнее «прощай» дивану в Аламаре и превратилась в настоящую барышню из Ведадо. В тот день, когда я привела Анхеля знакомиться со своей семьей, отчим свернул шеи двум цыплятам, и мы поужинали всей семьей — никто не упустил этой возможности. В том же году мы поженились. Эвклид стал моим свидетелем. В общем, я решила не говорить ему, что мне известно, как он обошелся с моей работой: к тому времени и от моего диплома, и от денег за статью не осталось и воспоминаний. Так для чего портить себе жизнь? В браке я лучше узнала Анхеля, и мы оба, словно по молчаливому уговору, никогда больше не говорили о Маргарите, он, во всяком случае, при мне о ней не заговаривал. С Леонардо, напротив, мои отношения сделались более трудными и напряженными, так что мои визиты к нему стали чрезвычайно редки. Однажды мы встретились с ним на перекресте, у светофора. Я ловила попутку, а он ждал зеленого сигнала. На багажнике его велосипеда сидела девушка, а на дополнительном багажнике на переднем колесе — мальчик, окинувший меня взглядом, неизменно вызывавшим во мне беспокойство. Я лишь успела сообщить новость, что вышла замуж, и Лео пожелал мне счастливой совместной жизни, после чего покатил на зеленый. В голове у меня мелькнуло, что больше я никогда его не увижу, однако нам предстояла еще одна, последняя, встреча.
Не раз и не два выпало мне столкнуться с закидонами Дайани. Когда она поругалась со своим дружком, сыном дипломатов, и на целую неделю водворилась в нашем доме; когда помирилась с отцом; когда встретила новую любовь; когда снова поругалась с отцом. Кончилось тем, что моя невестка со своим новым женихом решили уплыть с Кубы на плоту — во время известного исхода на плотах, в девяносто четвертом, когда правительство открыло дорогу через море, чтобы все те, кто хотел, убрались с Острова. Единственной проблемой стало то, что решились они слишком поздно, уже когда другое правительство, Соединенных Штатов, приняло меры для прекращения массовой эмиграции с Кубы, отправляя всех доплывших на военно-морскую базу в Гуантанамо. Туда и попала Дайани, и это был довольно тяжелый период для всей семьи, особенно для бедного моего Анхеля, совершенно убитого этой ситуацией. К счастью, у жениха в Штатах нашлись какие-то родственники, они приехали за этой парочкой, и те оказались в Майами. Анхель продолжать чувствовать себя разбитым, но, по крайней мере, теперь он знал, что его сестра хоть куда-то, да добралась.
Что касается Меуччи, то история его еще не окончена. После поездки в Гавану Барбара, даже зная, что сделать она ничего уже не может, все же не перестала интересоваться этой темой и каждый раз, когда находила какую-то связанную с ней заметку, даже самую незначительную, аккуратно вырезала ее и письмом высылала мне. Именно так в 1995 году до меня дошла статья всем известного Базилио Катания, в которой он сообщил, что годом раньше обнаружил в архиве Вашингтона один неизданный документ, с помощью которого он наконец сможет доказать первенство Антонио Меуччи в изобретении телефона. Барбара взяла на себя труд перевести мне эту статью. Понимаешь, что это значило? Они нашли ранее не опубликованный документ Меуччи. Нас как будто ведром холодной воды окатило.
А дело было вот в чем: помнишь, там было два судебных процесса? В одном компания Белла вышла победителем в споре с Меуччи и «Глоуб». Вердикт был опубликован, и тем самым поражение Меуччи вошло в историю. А в другом процессе против Белла выступало правительство, и этот процесс закончился без победителей и проигравших, в силу чего его акты и декларации не публиковались, так что детали процесса так и не стали достоянием общественности. Но именно среди этих судебных документов нашелся тот, который в 1994 году обнаружил Базилио Катания, тот самый ранее не опубликованный документ.
Доказательства, представленные в рамках обоих процессов, были практически одинаковы, однако имелось и небольшое отличие: тетрадь с записками Меуччи. Оригинальные заметки, записанные Меуччи собственноручно — его собственные каракули и схемы, — не были приняты к рассмотрению, поскольку текст в них был на итальянском. В обоих случаях рассматривалась их копия, переведенная на английский. Так вот, в процессе Белла против Меуччи англоязычная версия записей в этой тетрадке содержала только пояснительный текст с описанием экспериментов, а вместо рисунков и схем стояло только одно слово: «Рисунок». Поскольку содержимое этой тетрадки было опубликовано в рамках документации первого процесса, оно было доступно всем. Однако в судебном процессе правительства Соединенных Штатов против Белла представлено было не что иное, как заявление в суде адвоката Мишеля Лемми. Припоминаешь название — «Лемми & Бертолино»? Лемми представил в суд заявление за подписью Меуччи, в котором содержался полный перевод на английский язык содержимого тетрадки с текстовыми фрагментами и со всеми схемами, которые Меуччи нарисовал еще задолго до того, как Беллу вообще пришла в голову мысль что-то там изобретать. И этот документ так никогда и не был опубликован, он остался в кипах других бумаг, наполнявших архивы, а между тем он и был тем свидетельством, которое переворачивало всю историю. Некоторое время назад я тебе говорила, что наука оперирует не словами, слова — это для искусств и философии, а в науке в расчет принимаются цифры, формулы, схемы или дизайн экспериментов. Ученый, прежде чем начать говорить, хватает авторучку и что-то рисует. Именно в этом и заключается интересная подробность. Без рисунков Меуччи все пояснения — всего лишь слова, пена, дым, ничто. Уже Аристотель говорил, что веры оратору не будет, если он не представит математическое доказательство своим словам. Слова Меуччи унес ветер, а его каракули спустя сто лет после его смерти восстановили справедливость. Понимаешь?
Как пишет Катания в своих работах, которые я смогла прочесть благодаря переводам Барбары, этот документ оказался сюрпризом, потому как продемонстрировал, что Меуччи использовал настолько передовые технологии, что значительно опередил свою эпоху. Но исследователя ожидал еще больший сюрприз, когда он потянул за эту ниточку и на свет божий стали появляться подробности позабытого судебного процесса, инициированного правительством против Белла. Базилио Катания начал свои изыскания в юбилейном 1989 году, в год столетия со дня смерти Меуччи, он поработал в архивах Флоренции, Гаваны и Соединенных Штатов. Обнаружение ранее неопубликованного документа, а потом и других доказательств, ничуть не меньшей значимости, позволило ему обратиться с этим делом в Верховный суд Нью-Йорка, а вслед за тем уже не куда-нибудь, а в сам Конгресс Соединенных Штатов. На этом этапе к делу подключились уже и многочисленные итало-американские ассоциации. в особенности OSIA[7] — та самая, которая занимается Музеем Гарибальди — Меуччи в Статен-Айленде, та самая, которая в специальном пресс-релизе официально признала заслуги Базилио Катания в этом расследовании.