Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
Мэннеринг остановился на некотором расстоянии от лэрда, который устремил на него тусклый взор; видно было, что тот не узнает его; Домини был до такой степени погружен в свои размышления, что, должно быть, даже и не заметил прихода Мэннеринга. Молодой человек отозвал в сторону мисс Бертрам, которая робко подошла к полковнику и поблагодарила его за участие.
— Но только, — сказала она, заливаясь слезами, — боюсь, что отец сейчас уже в таком состоянии, что вряд ли сможет вспомнить ваш первый приезд к нам.
Потом она вместе с полковником подошла к старику.
— Отец, — сказала она, — это мистер Мэннеринг, твой давнишний друг, приехал тебя проведать.
— Что же, очень рад, — отвечал лэрд, приподнимаясь в своем кресле и как бы пытаясь поздороваться с ним, причем померкшее лицо его чуть прояснилось от слабой, но приветливой улыбки.
— Послушай, Люси, милая, пойдем-ка домой, гость наш, наверно, уже озяб. Домини, возьмите ключ от винного погреба. Мистеру Мэ… Мэ.., как бишь его, не худо бы выпить с дороги.
Мэннеринга глубоко поразило, до какой степени его прежняя встреча с лэрдом была непохожа на сегодняшнюю.
Он не мог удержаться от слез и этим сразу вызвал к себе доверие несчастной молодой девушки.
— Увы, — сказала она, — это все ужасно даже для постороннего человека, но, может быть, и лучше даже, что отец плохо теперь все понимает, а то ему было бы еще тяжелее.
В это мгновение к ним подошел лакей в ливрее и шепотом сказал молодому человеку;
— Мистер Чарлз, миледи хочет, чтобы вы сторговали для нее бюро черного дерева, а леди Джин Деворгойл тоже с ней, они просят вас сейчас же прийти к ним.
— Скажи им, Том, что не нашел меня, или нет, лучше скажи, что я пошел смотреть лошадей.
— Нет, нет, — решительно сказала Люси Бертрам, — если вы не хотите, чтобы эта тяжелая минута была для нас еще тяжелее, идите сейчас же к ним. Я уверена, что мистер Мэннеринг поможет нам сесть в карету.
— Ну, разумеется, сударыня, — ответил Мэннеринг, — ваш юный друг может вполне на меня положиться.
— Тогда прощайте, — сказал молодой Хейзлвуд и, шепнув ей что-то на ухо, быстро побежал вниз, как будто боясь, что у него не хватит решимости уйти.
— Куда же это побежал Чарлз Хейзлвуд? — спросил больной, который, по-видимому, привык и к его присутствию и к его заботам, — что там такое случилось?
— Он сейчас вернется, — тихо ответила Люси. В это время из развалин замка до них донеслись чьи-то голоса. Читатель, вероятно, помнит, что развалины сообщались с берегом, оттуда-то и поднимались сейчас люди.
— Да, вы правы, тут действительно хватает и раковин разных и водорослей для удобрения, а если станем новый дом строить, что, может быть, и не мешало бы сделать, то в этом чертовом логове можно и тесаного камня сколько угодно достать.
— Боже мой! — закричала мисс Бертрам, обращаясь к Сэмсону. — Слышите голос этого негодяя Глоссина? Только бы он сюда не пришел, ведь бедного папу это просто убьет!
Сэмсон повернулся на каблуках и большими шагами устремился навстречу Глоссину, который уже показался под сводом старого замка.
— Отыди, — закричал он, — отыди! Ты что, хочешь сразу и ограбить и убить человека?
— Ладно, ладно, мистер Домини Сэмсон, — нагло ответил ему Глоссин, — если вам не судьба была на кафедре проповедовать, так здесь и вовсе не придется. Мы действуем по закону, милейший, а Библию мы уж вам оставим.
Одно только упоминание имени этого человека повергало несчастного старика в крайнее волнение, а звук его голоса сразу возымел свое действие. Мистер Бертрам весь вытянулся, встал и с какой-то неистовой силой, которая никак не соответствовала его изможденному, страдальческому лицу, воскликнул:
— Прочь с глаз моих, змея, да, подлая змея, которую я отогрел на груди! Теперь ты обратила на меня свое жало! Смотри, не рухнули бы эти вековые стены и не похоронили бы тебя здесь заживо! Смотри, как бы сами своды замка Элленгауэн не раскрыли свою пасть и не проглотили тебя. Не ты ли это был без крова, без друзей, без пенни в кармане, и я тебе подал руку помощи, а теперь вот ты выгоняешь нас, покинутых всеми, бездомных, нищих, из стен, где наш род прожил целое тысячелетие!
Если бы Глоссин был один, он, вероятно, почел бы за благо удалиться, но в присутствии незнакомца, а также землемера, которого он сам привел сюда, он нашел нужным вести себя еще более вызывающе. Как он ни был нагл, он, однако, немного смутился.
— Сэр, мистер Бертрам, не вам меня обвинять, вы сами были неблагоразумны.
Тут Мэннеринг не мог уже сдержать своего негодования.
— Послушайте, — сказал он Глоссину, — не вдаваясь в оценку всех ваших суждений, я должен сказать, что вы избрали совсем неподходящее место, время и обстоятельства, для того чтобы излагать их. И я попрошу вас немедленно удалиться отсюда.
Гловсин был мужчина рослый и крепкий; он скорее готов был напасть на незнакомца, которого надеялся этим запугать, чем подкреплять свои подлые поступки какими-либо доводами.
— Я не знаю, кто вы такой, сэр, — сказал он, — но я никому не позволю так дерзко со мной обращаться.
Мэннеринг по натуре был человек горячий; в глазах его вспыхнул огонек, он закусил нижнюю губу, так что выступила кровь, и, подойдя к Глоссину, сказал:
— То, что вы меня не знаете, не имеет значения, я ведь вас знаю, и если вы сию же минуту не уберетесь, — клянусь вам самим господом богом, я мигом спущу вас вниз!
Повелительный тон Мэннеринга, охваченного справедливым негодованием, сразу же одернул нахала. Подумав немного, он повернулся на каблуках, процедил что-то сквозь зубы о том, что не хочет беспокоить молодую леди, и избавил всех от своего присутствия.
Кучер миссис Мак-Кэндлиш, который подошел как раз вовремя, заявил во всеуслышание:
— Пусть бы он только немножко помешкал, я б ему показал его место, подлецу этакому!
А потом он доложил, что лошади для лэрда и его дочери поданы.