Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
Динмонт рассмеялся, обещал ей, что все в точности выполнит, и цыганка ушла.
— Так что же, вы последуете ее совету? — спросил Браун, внимательно слушавший весь их разговор.
— Конечно, нет; буду я еще слушать эту старую чертовку! Да лучше уж пусть Тиб Маме знает, какой дорогой я поеду, чем она, хоть на Тиб тоже не очень-то можно положиться, и вам лучше бы тут не ночевать.
Минуту спустя Тиб, хозяйка дома, появилась со своей прощальной чаркой, которую Динмонт тут же осушил. Тогда она, как Мег его и предупреждала, спросила, какой дорогой он поедет — верхней или нижней. Он ответил, что нижней, и, распростившись с Брауном и снова напомнив ему, что самое позднее завтра он будет ждать его в Чарлиз-хопе, ускакал крупной рысью,
Глава 23
На большой дороге того и жди, что зарежут или повесят.
Браун не забыл предупреждений гостеприимного фермера. Но когда он стал расплачиваться с хозяйкой, он невольно еще раз взглянул на Мег Меррилиз. Всем своим обликом она так же походила на ведьму, как и тогда, когда мы впервые столкнулись с ней в замке Элленгауэн. Время посеребрило ее иссиня-черные волосы и избороздило морщинами ее лицо дикарки, но у нее была все-таки прямая осанка, и движения ее были по-прежнему быстры. Мы уже говорили, что эта женщина, как и вообще все цыганки, не занимаясь никаким трудом, вела, однако, жизнь весьма деятельную и до такой степени хорошо владела своим лицом и телом, что все ее позы были непринужденны и даже живописны. Теперь она стояла у окна, вытянувшись во весь свой необычный для женщины рост и откинув голову назад так, что широкополая шляпа, бросавшая тень на ее лицо, не мешала ей разглядывать Брауна. Она едва заметно вздрагивала от каждого его жеста и от каждого слова. Браун, со своей стороны, заметил, что, глядя на эту женщину, он испытывает какое-то волнение. «Что это, уж не снилась ли она мне когда-нибудь? — думал он. — Или эта странная женщина своим видом напоминает мне диковинные изваяния, которые я видел на индийских пагодах?»
В то время как он был погружен в раздумье, а хозяйка отсчитывала сдачу с полгинеи, цыганка вдруг кинулась к Брауну и схватила его за руку. Ему пришло в голову, что она хочет ему погадать, но она, по-видимому, думала совсем о другом.
— Скажи мне, скажи мне ради всего святого, как тебя зовут и откуда ты?
— Меня зовут Браун, мать, а приехал я из Ост-Индии.
— Из Ост-Индии, — со вздохом пробормотала она и тут же опустила руку. Нет, тогда это не то, что я думала. А мне-то, старой дуре, везде все одно мерещится. Из Ост-Индии! Не то, не то… Но кто бы ты ни был, лицо твое и голос напомнили мне былые дни. Прощай, да смотри поторопись, а если кого-нибудь из наших встретишь, проходи мимо и не связывайся с ними, и тогда никто тебя не тронет.
Получив сдачу, Браун сунул ей в руку шиллинг, простился с хозяйкой и быстрым шагом пошел по той же дороге, что и фермер, приглядываясь к следам лошадиных копыт.
Мег Меррилиз смотрела некоторое время ему вслед, а потом пробормотала: «Я должна еще раз его видеть, да и в Элленгауэне я должна побывать. Лэрд умер, ну что же, смерть все покрывает, когда-то он был человеком добрым. Шериф отсюда уехал, и можно пока тут где-нибудь укрыться; нечего бояться, что в казенный дом упрячут. Хотелось бы мне взглянуть на Элленгауэн еще разок перед смертью».
Тем временем Браун быстрыми шагами шел на север по Какбсрлендским болотам. Он прошел мимо уединенного дома, куда, по-видимому, свернул ехавший впереди всадник. Следы лошадиных копыт уводили как раз в ту сторону. Чуть дальше видно было, как следы эти снова выходили на дорогу. «Должно быть, мистер Динмонт заезжал туда по делу или просто передохнуть. Неплохо было бы, — подумал Браун, — если бы добряк фермер дождался здесь меня: надо было бы еще немного порасспросить его о дороге, а то она становится все глуше и глуше».
Действительно, печать дикости и запустения лежала на всей местности, как будто природа нарочно хотела сделать ее границей между двумя враждующими народами [161] . Горы здесь не очень высоки, и скал нет совсем, кругом только низкий кустарник да топи; хижины везде жалкие и бедные и далеко отстоят друг от друга. Возле них земля обычно только чуть-чуть обработана, и всюду два-три стреноженных жеребенка наводят на мысль, что главный источник дохода фермера — коневодство. Народ здесь тоже более грубый и менее гостеприимный, чем где бы то ни было в Камберленде; таковы уж их привычки, да к тому же население здесь сильно перемешалось с бродягами и преступниками, которые в этих глухих краях укрылись в свое время от правосудия. Жители этих мест еще в стародавние времена встречали такое подозрительное и неприязненное отношение со стороны своих более цивилизованных соседей, что граждане Ньюкасла вынесли даже постановление, запрещающее городским ремесленникам брать к себе в качестве подмастерьев уроженцев некоторых из этих долин.
161
То есть между шотландцами и англичанами. Начиная с попытки Англии покорить Шотландию в XIII в. англо-шотландские войны продолжались несколько столетий. В 1603 г., после воцарения в Англии представителя шотландской династии Стюартов Иакова I, обе страны объединились на основе личной унии. Во время буржуазной революции XVII в. Шотландия была присоединена к Англии, а с 1707 г. был упразднен автономный шотландский парламент.
Есть хорошая поговорка: «Дай собаке дурную кличку — и пропала собака». К этому можно прибавить, что если какому-нибудь человеку или даже целому народу дадут дурное прозвище, он в конце концов его оправдает. Об этом Браун слыхал и раньше, и поэтому разговоры хозяйки, Динмонта и цыганки навели его на большие подозрения. Правда, от природы он был человеком не робкого десятка, к тому же при нем не было никаких ценностей, и он не сомневался, что пройдет весь путь до наступления темноты. Но тут он ошибся. Дорога оказалась длиннее, чем он мог предполагать, и, едва только он вышел на огромную болотистую низину, как стало темнеть.
Осторожным, размеренным шагом Браун шел по тропинке, которая то ныряла вдруг между кочками в поросшую мхом трясину, то перебегала через узенькие, но глубокие овраги, наполненные грязной жижей, то поднималась вверх по осыпям гравия или камня, которые принес сюда горный поток, затопивший во время разлива всю эту низииу. Он стал раздумывать о том, можно ли проехать по этой тропинке верхом; однако следы копыт все еще были видны, ему даже показалось, что он услышал где-то вдалеке топот лошади. Уверенный в том, что ему будет легче пробираться по этому болоту, чем Динмонту, он решил прибавить шагу, чтобы поскорее нагнать его и порасспросить о дороге. В это мгновение маленький Шмель бросился вперед и отчаянно залаял.
Браун ускорил шаг и, выйдя на вершину небольшого холма, сразу увидел, что взволновало собаку. Внизу, в расщелине, на расстоянии ружейного выстрела от него, человек, в котором он сразу же узнал Динмонта, отчаянно боролся с двумя неизвестными. Его уже стащили с седла, и он, пеший, защищался, как только мог, рукоятью своего тяжелого бича. Браун поспешил кинуться ему на помощь, но, прежде чем он успел приблизиться, Динмонт уже лежал на земле, и один из разбойников добивал его сильными ударами по голове. Другой бросился навстречу Брауну и стал звать к себе товарища; он кричал ему, что «с того хватит», видимо решив, что с Динмонтом они уже окончательно разделались. Один из них был вооружен тесаком, а другой — дубиной. Тропинка была узкая, и Браун подумал: «Огнестрельного оружия у них нет — значит, я с ними справлюсь». С дикими угрозами негодяи накинулись на Брауна. Вскоре, однако, они убедились, что их новый противник и храбр и силен, и после нескольких ответных ударов, видя, что справиться с ним не удастся, один из них сказал:
— Убирайся отсюда ко всем чертям, нам с тобой говорить не о чем.
Но Браун решил, что ему нельзя оставить несчастного Динмонта, которого они легко могли ограбить, а может быть, и убить, и борьба возобновилась. Неожиданно Динмонт пришел в себя, вскочил на ноги, схватил свой бич и поспешил на поле боя. А так как фермер был сильным противником, даже когда застигнутый врасплох, дрался с врагами один, разбойники не стали дожидаться, пока он придет на помощь человеку, с которым им и без этого было не сладить, и кинулись бежать со всех ног. За ними понесся Шмель, который все это время не терялся, кусал врага за ноги и то и дело очень ловко ввязывался в драку.