Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
— Ну и чудак же вы! — сказал он. — Но раз вы за него вступились, я теперь ни одной собаке его брать не дам, пока жив буду; мы его как-нибудь приметим и дадим ему кличку Капитанский Барсук. Я рад-радехонек, что вам хоть чем-нибудь услужить могу, только бы не о барсуке, прости господи, заботиться; надо же такое придумать!
Проведя целую неделю в охоте и сельских развлечениях и обласканный радушием своего славного хозяина, Браун распрощался с берегами Лиддела и гостеприимным Чарлиз-хопом. Дети, с которыми он успел подружиться так, что даже стал их любимцем, теперь, когда он собрался уезжать, подняли невообразимый крик, и ему пришлось обещать им, что он скоро вернется и будет играть их любимые мотивы на флажолете, пока они не выучат их наизусть.
— Приезжайте к нам, капитан, — сказал маленький мальчуган, — и Дженни за вас замуж выйдет.
Дженни было лет одиннадцать; она убежала и спряталась за спину матери.
— Приезжайте, капитан, — сказала пухленькая девчушка лет шести, вытянув губки для поцелуя, — и я сама выйду за вас замуж.
«Да, сердце болит, когда с такими хорошими людьми расстаешься», — подумал Браун. Любезная хозяйка со всей присущей старому времени женской скромностью и ласковым простодушием, прощаясь с гостем, подставила ему щеку для поцелуя.
— Мало что мы для вас в силах сделать, сущие пустяки, — сказал она, — но если вам что-нибудь нужно…
— Ну раз так, дорогая миссис Динмонт, то я наберусь смелости попросить вас об одной услуге: не будете ли вы добры соткать мне или заказать у кого-нибудь точно такой же серый плед, как у вашего супруга?
За эти несколько дней Браун ознакомился и с языком и с обычаями этой страны и знал, что хозяева с большой радостью исполнят его просьбу.
— Пока у меня в доме хоть клок шерсти есть, можете быть уверены, что плед у вас будет, — заявила хозяйка, вся просияв от радости, — и плед такой, что лучше и не сыскать. Я завтра же поговорю с Джонни Гудсайром, ткачом в Каслтауне. До свидания, капитан; как вы людям счастья хотите, так и я вам желаю, а ведь сами знаете, не каждому такие слова скажешь.
Добавлю еще, что наш Браун оставил своего верного спутника Шмеля погостить до весны в Чарлиз-хопе. Он предвидел, что Шмель может помешать ему в пути при столкновении с обстоятельствами, требующими осторожности и тайны. Поэтому он доверил пса попечению старшего сына Динмонта, который обещал, как говорится в старой песне, «с ним вместе спать и вместе есть» и не брать его с собой ни в какие опасные предприятия, от которых так жестоко пострадали отпрыски Перца и Горчицы. Итак, распростившись на время со своим верным другом, Браун готовился выйти в путь.
В этих горах существует странное пристрастие к верховой езде. Каждый фермер хорошо ездит верхом и с утра до вечера не слезает с седла. Вероятно, привычка эта вызвана необходимостью за короткое время объезжать огромные пастбища; быть может, однако, какой-нибудь ревностный антикварий отнесет ее возникновение к временам «Песни последнего менестреля» [168] , когда двадцать тысяч всадников съезжались на свет маяка [169] . Одно лишь не подлежит сомнению: фермеры любят ездить верхом, и их трудно убедить, что не только бедность иди крайняя необходимость заставляют людей ходить пешком. Так и Динмонт настоял, чтобы гость его во что бы то ни стало ехал верхом, и сам проводил его до ближайшего городка в графстве Дамфриз, куда Браун приказал доставить свои вещи и откуда он собирался продолжать свой путь в Вудберн, где жила Джулия Мэннеринг.
168
Ссылка В. Скотта на свое собственное произведение, как на принадлежащее другому автору, сделана для сохранения своего инкогнито. Начиная с первого романа «Уэверли» и до 1829 года все его романы выходили анонимно.
169
Изменять сейчас этот текст было бы просто манерностью. Но читатель догадается, что ссылка на эту поэму была сделана для того, чтобы автор мог сохранить свое инкогнито, ибо вряд ли кто-нибудь заподозрил бы его в том, что он цитирует свои собственные произведения. Объяснение это в равной мере относится и к другим подобным цитатам, и в этом и в других романах, где такого рода цитаты служат тем же целям.
Дорогой он стал расспрашивать своего спутника о Габриеле, но ничего толком о нем не узнал, так как оказывается, что ловчий получил место как раз в то время, когда Динмонт ездил по ярмаркам.
— Больно уж он на мошенника смахивает, — сказал фермер, — и, сдается, он из цыган. Но только он не из тех молодцов, что тогда на нас напали: тех я бы живо признал, кабы встретил. А промеж цыган тоже иной раз неплохие ребята бывают, — добавил Динмонт, — и коли я когда встречу эту старуху долговязую, так и быть, я уж ей деньжат на табак дам: теперь я вижу, что она мне и впрямь добра желала.
Расставаясь с Брауном, фермер долго не выпускал его руки и наконец сказал:
— Знаете, капитан, в этом году мы так выгодно шерсть продали, что на все хватило: и аренду заплатили и теперь Эйли себе новое платье сошьет да ребятишек оденет, а уж что останется, я, чем на сахар да на водку тратить, лучше хотел бы поместить куда-нибудь в верные руки. Я слыхал, что в армии иногда себе чины покупают. Так вот, если сотня-другая вам поможет, то черкните мне только словечко, да знайте, что для меня ваше слово больше всяких денег значит. Ну, словом, как надумаете, так и берите.
Браун хорошо понимал, что прося оказать ему услугу, Динмонт в весьма деликатной форме сам предлагал ему свою помощь. Он очень тепло поблагодарил своего внимательного друга и обещал ему, что не преминет воспользоваться его предложением, если когда-нибудь представится случай. На этом они дружески распрощались.
Глава 27
170
Джоанна Бейли (1762 — 1851) — поэтесса и драматург; наиболее известны ее шотландские песни. В доме Джоанны Бейли в Хемпстеде часто собирались писатели и поэты. В. Скотт был связан с Бейли узами дружбы.
В городке, где он расстался с Динмонтом, наш путешественник нанял почтовую карету, с тем чтобы ехать в Кипплтринган; прежде чем сообщать мисс Мэннеринг о своем приезде, он хотел разузнать о том, что делается в Вудберне. Ехать туда надо было миль восемнадцать — двадцать по совершенно безлюдной равнине. В довершение всего вскоре пошел снег. Кучер, однако, в течение всего времени вез его довольно уверенно. И только когда уже совершенно стемнело, он поделился с Брауном своими опасениями, что они сбились с пути. Усилившаяся метель вселила в него еще большую тревогу: снег залеплял глаза и ложился вокруг сплошною белою пеленой, не давая возможности ни разглядеть дорогу, ни вообще сколько-нибудь ориентироваться в местности. Браун вышел из кареты в надежде увидеть какое-нибудь жилье и там расспросить о дороге. Но так как ничего не было видно, он рискнул ехать дальше. Дорога шла посреди обширного саженого леса, и Браун был уверен, что неподалеку должен быть господский дом. Наконец, проехав с большим трудом еще около мили, кучер остановил карету и заявил, что лошади больше шагу не сделают. Но он сказал, что видел за деревьями огонек и что, верно, там есть дом, где можно будет узнать, как ехать дальше. Он сошел в снег, как был, в своем необъятном балахоне и в сапогах, которые толщиной могли сравниться с семь раз обтянутым щитом Аякса [171] . Видя, что во всем этом облачении он намерен двигаться по снегу, Браун не вытерпел: он выскочил из кареты и, к великому удовольствию кучера, велел ему оставаться с лошадьми, а сам направился в сторону огонька.
171
Имеется в виду щит Аякса Старшего, одного из героев Троянской войны.
Браун пошел ощупью вдоль изгороди, из-за которой был виден свет, рассчитывая таким путем подойти к дому. Пройдя некоторое расстояние, он отыскал наконец в изгороди проход и тропинку, которая углублялась в саженый лес. Решив, что она ведет к жилью, Браун пошел по ней, но очень скоро потерял ее среди деревьев. Тропинка эта сперва была довольно широкой и хорошо протоптанной, но теперь она совсем скрылась, и только белизна снега немного выручала путника. Стараясь держаться, насколько это было возможно, более открытых мест леса, он прошел около мили. Впереди, однако, не было никакого огонька и ничего сколько-нибудь похожего на жилье. И все же Браун был уверен, что ему следует идти именно этой дорогой. Вероятнее всего, свет, который он только что видел, шел из хижины лесничего; вряд ли это мог быть ignis fatnus [172] — слишком он равномерно светил. Наконец местность стала неровной, хоть Браун и чувствовал, что все еще ступает по тропинке; она то поднималась вверх, то круто спускалась вниз, а все вокруг было застлано сплошным белым покровом. Раза два Браун уже падал и стал подумывать о том, чтобы вернуться назад, тем более что снегопад, которого он вначале в своем нетерпении почти не замечал, становился все сильнее и сильнее.
172
Блуждающий огонек (лат.).