Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
— Можете идти, — сказал он писцу. — Заберите всех этих людей с собой, Скрау, только оставайтесь в прихожей и будьте наготове.
Писец попробовал было убедить своего патрона, что оставаться с глазу на глаз с таким отчаянным человеком, даже теперь, когда он закован в кандалы, весьма опасно, но нетерпеливый жест Глоссина вынудил его тут же уйти. Когда дверь за ним закрылась, судья прошелся два раза взад и вперед по комнате, а потом сел на стул прямо против арестанта, с тем чтобы ясно видеть его лицо, положил перед собою заряженные пистолеты и твердым голосом сказал:
— Вы Дирк Хаттерайк из Флиссингена, не так ли? Арестант инстинктивно повернулся к двери, словно опасаясь, что кто-нибудь их подслушает. Глоссин встал, распахнул дверь, чтобы его пленник мог со своего места увидеть, что поблизости никого нет, захлопнул ее снова, вернулся на прежнее место и повторил свой вопрос:
— Вы Дирк Хаттерайк, бывший капитан «Юнгфрау Хагенслапен», так или нет?
— Тысяча чертей! А если вам это известно, то чего же вы спрашиваете? — сказал арестант.
— Просто я очень удивлен, что вы угодили сейчас в такое место, куда вам уж никак не следовало попадать, если бы вы хоть немного о своей безопасности думали, — холодно заметил Глоссин.
— Der Deyvil! [191] Тот, кто затеял этот разговор со мной, тоже, видно, о своей безопасности позабыл.
— Как, с безоружным, да еще с закованным в цепи? Вот это здорово, капитан! — иронически заметил Глоссин. — Только особенно-то все-таки не грозитесь. Трудновато вам будет уйти отсюда, не рассчитавшись за одно дельце, которое несколько лет назад у Уорохской скалы было.
Хаттерайк помрачнел как ночь.
— Что до меня, — ответил Глоссин, — я не хочу особенно жестоко со старыми знакомыми поступать, но я обязан выполнять мой служебный долг. Поэтому я отправлю вас сегодня же на почтовых в Эдинбург.
191
Черт! (нем., диал.).
— Potz Donner! [192] Этого вы не сделаете, — сказал Хаттерайк уже более тихим и смиренным голосом. — А кому же как не вам я отдал стоимость половины груза чеками Ванбеста и Ванбрюггена?
— Это было так давно, капитан Хаттерайк, что я даже позабыл, какую награду я тогда получил за свои труды.
— За труды? 3а ваше молчание, вы, верно, хотите сказать?
— Тогда этого требовало дело, — ответил Глоссин, — а сейчас я давно уже от дел отошел.
— Да, но мне вот сдается, что я сумею вас опять на старую дорожку толкнуть, — сказал Дирк Хаттерайк, — и провалиться мне на этом месте, если я не собирался вас навестить и рассказать вам кое о чем, что вас очень близко касается.
192
Гром! (нем.).
— Что, насчет ребенка? — взволнованно спросил Глоссин.
— Да, mijnheer [193] , — хладнокровно ответил капитан.
— Так ведь он же умер? Или что, жив?
— Живехонек, так же как мы с вами, — ответил Хаттерайк.
— О господи! Но он сейчас в Индии? — вскричал Глоссин.
— Нет же, тысяча чертей! Здесь! На вашем чертовом берегу, — ответил Дирк.
— Слушайте, Хаттерайк, это.., если это так, только я не верю, это же нас обоих погубит. Не мог он забыть, какую вы с ним штуку тогда сыграли. А для меня последствия будут самые тяжелые! Говорю вам, мы оба погибли, вот и все.
193
Сударь (голл.).
— А я говорю, — возразил ему моряк, — что это погубит только вас одного, я-то уж и без того попался; теперь вот, когда меня вздернут, все наружу и выйдет.
— Какого же дьявола вас принесло сюда, на этот берег, с ума вы, что ли, спятили?
— Деньги вышли, дела расстроились, а я думал, что здесь все давным-давно позабылось и быльем поросло, — отвечал достойнейший капитан.
— Послушайте, но что же теперь делать? — сказал Глоссин в тревоге. Освободить вас я не имею права. Но, может, вы сумеете как-нибудь освободиться по дороге? Да и в самом-то деле, словечко только черкнуть лейтенанту Брауну, и я пошлю с вами своих людей и скажу, чтобы они вас береговой дорогой вели.
— Нет, где там, из этого ничего не выйдет. Браун умер, застрелен и в земле лежит: черт о нем уже позаботился.
— Умер? Застрелен? Наверно, в Вудберне? — спросил Глоссин.
— Да.
Глоссин замолчал. От ужаса холодный пот выступил у него на лбу, в то время как суровое лицо сидевшего напротив него моряка оставалось невозмутимым. Хаттерайк с прежним спокойствием жевал табак и сплевывал в камин.
«Кончено теперь, — думал Глоссин. — Если только объявится наследник, то всему конец, и во что тогда выльется все мое попустительство этим контрабандистам? Да, но времени совсем мало, и надо что-то делать».
— Слушайте, Хаттерайк, освободить вас я не могу, но я вас в такое место определю, что вы сами на свободу вырветесь; я рад-радехонек буду приятелю помочь. Я запру вас на ночь в старом замке, а охране всей дам по двойной порции грога. Мак-Гаффог попадется в свою же ловушку. В «крепкой» комнате, как они ее называют, решетки все уж поразвалились, до земли оттуда футов двенадцать, не больше, а снег глубокий.
— А с браслетами как же? — спросил Хаттерайк, глядя на кандалы.
— А вот как, — сказал Глоссин, подошел к ящику с инструментом, достал оттуда маленький напильник и протянул ему. — Вот это вас выручит, а дорогу по лестнице к морю вы знаете.
Хаттерайк радостно потряс своими цепями, как будто был уже на свободе, и попытался протянуть своему покровителю закованную в цепи руку. Глоссин приложил палец к губам, осторожно поглядывая на дверь, и продолжал свои наставления:
— Когда вы уйдете, лучше всего вам укрыться в Дернклю.
— Donner! Это место уже завалили.
— Вот черт! Ну, если так, можете взять мою лодку там вон, на берегу, и ступайте себе. Только на Уорохском мысу вам придется меня подождать.
— На Уорохском мысу? — пробормотал Хаттерайк, и лицо его снова помрачнело. — В пещере, что ли? Нельзя ли где в другом месте: es spuckt da [194] , все говорят, что он там ходит. Только, Donner und Blitzen, я никогда его живого не боялся, так что он мне теперь мертвый-то сделает? Strafe mich Helle! [195] Нет, Дирк Хаттерайк никогда не боялся ни черта, ни дьявола. Значит, мне вас поджидать там?
194
Там место нечистое (нем.).
195
Да накажет меня ад! (нем., диал.).
— Ну да, — ответил Глоссин, — а сейчас я пойду позову людей.
— Ничего у меня не получается, Мак-Гаффог, с этим капитаном Янсоном, как он себя именует, а сегодня поздно уже его в тюрьму везти. Не найдется ли надежной комнаты там, в старом замке?
— Да, конечно, есть; мой дядя, констебль, еще при жизни старика Элленгауэна как-то трое суток одного арестованного там держал. Но и пыли же там теперь набралось, дело-то его ведь в суде еще до пятнадцатого года разбиралось!
— Ну, не беда, этому ведь долго там сидеть не придется, надо только до следующего допроса где-то подержать. Рядом есть маленькая каморка; вы можете там себе огонь разложить, а я туда еще пришлю кое-чего, чтобы ночью вам не скучно было. Только дверь хорошенько заприте, и пусть у него там тоже огонь разведут, время сейчас холодное. Может назавтра он и образумится.