Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
— Так, значит, сэр, — сказал баронет, причем лицо его перекосилось от гнева, — так, значит, вы сами признаете, что вашим намерением и вашей прямою целью было вырвать из рук Хейзлвуда его ружье, охотничье или какое другое, или огнестрельное оружие, называйте его как хотите, и не где-нибудь, а на королевской дороге? Кажется, этого достаточно, почтенный сосед. Его следует отправить в тюрьму!
— Вы лучше меня это знаете, сэр Роберт, — сказал Глоссин самым заискивающим тоном, — но я позволю себе напомнить вам, что дело касается еще и контрабандистов.
— Совершенно верно. Да к тому же, Ванбест Браун, хоть вы и называете себя капитаном королевской армии, вы самый последний негодяй — контрабандист.
— Если бы не ваши преклонные годы, сэр, и если бы вы сейчас не находились под влиянием какого-то странного заблуждения, я ответил бы вам по-другому.
— Преклонные годы! Странное заблуждение! — сказал сэр Роберт, краснея от негодования. — Так вот, я заявляю вам… Скажите, а есть у вас какие-нибудь документы или письма, чтобы подтвердить то звание, положение и состояние, которое вы себе приписываете?
— При себе у меня ничего нет, — ответил Бертрам, — но с ближайшей почтой…
— А как же это могло случиться, что, будучи капитаном на службе его величества, вы разъезжаете по Шотландии без всяких рекомендательных писем, без свидетельств, без вещей — словом, без всего того, что вам положено иметь по вашему званию, положению, состоянию, как я уже сейчас говорил?
— В дороге со мной случилась беда: у меня украли всю одежду, все мои вещи.
— Ах, так это вы наняли почтовую карету из *** в Кипплтринган, бросили кучера на дороге и прислали двух своих сообщников, чтобы те избили мальчишку и забрали ваши вещи?
— Я действительно ехал в карете, о которой вы говорите, мне пришлось выйти из нее, чтобы отыскивать дорогу в Кипплтринган, и я заблудился в снежных сугробах. Хозяйка постоялого двора может подтвердить вам, что, когда я пришел туда на следующий день, я прежде всего стал узнавать о кучере.
— В таком случае разрешите спросить вас, где вы провели ночь?… Не в снегу же, надеюсь? Неужели вы полагаете, что все это примут на слово, что с вами согласятся, что вам поверят?
— Я прошу разрешить мне, — сказал Бертрам, вспоминая старуху цыганку и обещание, данное ей, — я прошу разрешить мне не отвечать на этот вопрос.
— Ну, оно и понятно, — сказал сэр Роберт. — Вы, верно, провели эту ночь где-нибудь в Дернклю… Да, в развалинах Дернклю.
— Я уже сказал вам, что не намерен отвечать на этот вопрос, — заявил Бертрам.
— Ну, так вас заключат в тюрьму, вот и все. Взгляните, пожалуйста, на эти бумаги. Вы что, тот самый Ванбест Браун, о котором здесь упоминается?
Надо сказать, что Глоссин сунул в папку какие-то бумаги, действительно принадлежавшие Брауну. Их нашли вместе с его чемоданом в развалинах старой башни.
— Некоторые из этих бумаг, — сказал Бертрам, — действительно принадлежат мне и находились в моем бумажнике, который украли из кареты. Все это записки, не имеющие особого значения, и я вижу, что из всех моих бумаг со всей тщательностью отобрали именно те, которые не позволяют установить мое звание и положение, а остальные, более важные для меня, все исчезли. Эти записки перемешаны с судовыми счетами и разными другими документами, принадлежащими, по-видимому, какому-то моему однофамильцу.
— Так ты что же, дружок, собираешься уверить меня, что здесь есть два человека с одной и той же столь необычной для нашего уха фамилией?
— Право, не знаю, сэр, но, точно так же как здесь есть старый Хейзлвуд и молодой Хейзлвуд, почему же не быть старому и молодому Ванбесту Брауну. И уж если говорить правду, то я воспитывался в Голландии, и как бы необычно это имя ни звучало для англичанина, там оно…
Глоссин, видя, что разговор начинает принимать опасный оборот, вмешался в него, хотя этого вовсе не требовалось, с тем чтобы отвлечь внимание сэра Роберта Хейзлвуда, который вышел из себя, услыхав из уст Бертрама столь дерзкое сравнение. Все жилы у него на шее и на висках налились кровью, в глазах его были гнев, негодование, а вместе с тем и растерянность, и он сидел как человек, получивший смертельную обиду от лица, отвечать которому было бы унизительно для его достоинства.
В то время как Хейзлвуд хмурил брови и гневно сверкал глазами, медленно и важно вбирая в себя воздух и потом торжественно и мерно выдыхая его полной грудью, Глоссин поспешил ему на помощь.
— Дозвольте мне заметить, сэр Роберт, что на этом, по-моему, допрос можно закончить. В добавление к уже приведенным веским доказательствам один из констеблей готов подтвердить под присягой, что холодное оружие, отобранное сегодня утром у преступника (кстати, именно тогда, когда он пустил его в ход, сопротивляясь властям), — его собственный тесак, который у него отняли контрабандисты в схватке, предшествовавшей нападению на Вудберн. И все-таки, прибавил он, — я не хочу, чтобы вы делали из этого слишком поспешные выводы. Может быть, молодой человек объяснит нам, как к нему попал этот тесак?
— На этот вопрос я тоже не желаю отвечать, — сказал Бертрам.
— Есть еще одно обстоятельство, на которое я, с вашего позволения, сэр Роберт, хотел бы обратить внимание, — сказал Глоссин. — Арестованный передал в руки миссис Мак-Кэндлиш в Кипплтрингане узелок, в котором вместе с золотыми монетами находились различные драгоценные вещи. Может быть, вы найдете нужным спросить его, сэр Роберт, как столь редкостные предметы попали в его руки.
— Мистер Ванбест Браун, вы слышали вопрос, который вам задает этот джентльмен?
— И на этот вопрос, — отвечал Бертрам, — у меня есть свои причины не отвечать.
— Ну, раз так, то боюсь, что нам придется подписать приказ о заключении вас в тюрьму, — сказал Глоссин, который к этому и вел свои речи.
— Как вам будет угодно, — отвечал Бертрам, — только хорошенько подумайте о том, что вы делаете. Имейте в виду, я заявил вам, что я капитан его величества *** полка; что я только что вернулся из Индии, а поэтому никак не могу быть связан с теми контрабандистами, о которых вы говорите; что наш командир полка сейчас находится в Ноттингеме, а майор с офицерами нашей части — в Кингстоне-на-Темзе. Я готов подвергнуться любому самому унизительному наказанию, если по прибытии почты из Кингстона и Ноттингема я не смогу доказать вам, кто я такой. Но вы можете и сами обратиться в полк и…