Гайдар
Шрифт:
«Есть, есть!» - отвечал он, шутливо беря под козырек подаренной ему каски. И в самом деле не лез - до следующего раза.
Он снова попал в окопы, снова был на передовой. И снова это случилось под Киевом.
Признайся он в том лейтенантам, его бы сочли за сентиментального, стареющего чудака, но он чувствовал себя здесь необыкновенно молодым. И верил: куда бы ни сунулся, что бы ни делал - с ним ничего не случится. Это было чисто детское ощущение: ведь только дети верят в свое бессмертие.
Он хотел сразу все увидеть, во все
Он смотрел, как глубоко выкопаны и насколько обжиты окопы, прикидывал, далек ли передний край противника, проверял, выдерживают ли его нервы удары снарядов и кошачий вой мин.
К удивлению, выдерживали. Он много раз проверял это в батальоне Прудникова - того самого, который еще 22 июня, у Буга, отбросил на своем участке немцев - с их танками и мотоциклами - за линию границы, двое суток не давая гитлеровцам продвинуться ни на метр, пока не приказали отойти.
Прибыв в батальон старшего лейтенанта Прудникова, он сразу насел на комбата со своими вопросами. Прудников отвечал, правда, вид карандаша и бумаги комбата чуть сковывал: перед каждым ответом Прудников делал маленькую паузу.
Во время интервью вошел командир взвода разведки Бобошко и доложил: «Взвод к выполнению задания готов…»
И тут он, робея, как минуту назад перед ним робел Прудников, попросил комбата, глядя прямо в глаза: «Товарищ старший лейтенант, позвольте… вместе с ними?…»
«Стоит ли рисковать, - растерялся Прудников, - товарищ писатель?…»
Понимая, что сорвалось и досадуя на себя («Разве бы сам он, будь Прудниковым, отпустил?…»), устало ответил:
«Я могу писать только о том, что сам видел, сам испытал…»
«Что ж, - неожиданно согласился комбат, - раз вы считаете, что так надо, пусть так и будет…»
Прудников дал ему свой планшет с картой, шепотом, о и слышал, наказал разведчикам «сберечь писателя, чего бы это ни стоило». И они тронулись.
Поначалу вышло на редкость удачно: унтера взяли бесшумно, однако немцы его быстро хватились. Открыли стрельбу. Шальная пуля угодила в командира взвода. Ион почти всю дорогу нес Бобошко на себе.
Когда вернулись в батальон и сдали унтера, сказал, чтоб сделать приятное Прудникову:
«Ну вот, теперь мне есть о чем писать…»
А Прудников поблагодарил его: кто-то из бойцов сказал комбату: «А писатель-то в нашем деле, оказывается, грамотный… Это он подсказал, где у немцев боевое охранение и где нужно брать «языка». Там и взяли».
Начавшийся бой застал его на командном пункте.
Ион расположился рядом с Прудниковым, понимая, что недаром с этим насмешливо-спокойным в любой ситуации человеком связывает солдатская молва непобедимость второго батальона. С доброй завистью старого командира наблюдал
А наутро, когда немцы двинулись в «психическую», о н, не выпуская из рук бинокля, глядел, как приближались вражеские цепи: хмельные, в расстегнутых мундирах с закатанными рукавами.
По команде «Огонь!» вместе со всеми бил из трофейного автомата, а поднявшись с батальоном в контратаку, подобрал винтовку со штыком и пошел в рукопашную…
И когда вечером, после боя, ординарец комбата Кудряшов спросил: «А вот скажите, товарищ Гайдар, откуда у вас такая, знаете ли, боевитость?» - спокойно ответил:
«В 1919 году в этих же местах и тоже летом проходил петлюровский фронт. Здесь дралась наша бригада курсантов».
Последний раз он увидел Прудникова в ночь прорыва из кольца, когда оборона немцев внезапным ударом была прорвана и батальон уходил в эту брешь, а разрывом мины Прудникова опрокинуло и ударило о землю. И комбат потерял сознание.
Кроме негой ординарца Кудряшова, поблизости уже никого не оставалось. Они подхватили комбата и понесли, но вдвоем по кочковатому полю нести было неудобно. Ион велел Кудряшову: «А ну-ка помоги мне взять комбата на спину…»
– Вы знаете, сколько в нем весу?!
– Давай!
И понес. А мины лопались все ближе и ближе…
«Киев, Крещатик. Штаб Тимура»
Когда издерганный и утомленный бессонной ночью, в которой оказалось значительно больше событий, нежели бы ему того хотелось, о н попал наконец в гостиницу, у дверей номера сидели какие-то мальчишки.
Заметив его еще в коридоре, они встревоженно пошептались и бросились навстречу. Их прислала городская тимуровская команда, ребята которой «очень-преочень» хотели с ним встретиться.
О киевских тимуровцах ему недавно рассказывал поэт Александр Безыменский, который случайно наблюдал их работу. И, пообещав непременно быть, он простился с ребятами.
…Он не думал, что детям придется воевать. Не случайно в повести и фильме Тимур Гараев говорил: если «раньше мальчишки всегда на фронт бегали», то «теперь крепко-накрепко всем начальникам и командирам приказано гнать оттуда нашего брата по шее».
Но война оказалась суровее, чем ожидал даже он. На немалой части нашей земли вчера еще глубокий тыл стал фронтом. И там, где это случилось, понадобилась помощь всех, даже детей.
Встретив мальчишку, который попросил: «Дяденька, дайте два патрона», - он положил ему в горячую руку «целую обойму».
Беседуя с парнишкой, случайно в поисках коровы побывавшим в трех шагах от фашистских командиров, «которые долго разговаривали о чем-то, держа перед собой карту», он спросил:
– Погоди! Но ведь ты слышал, что говорили их начальники, это же для нас очень важно…