Гайдар
Шрифт:
Но стоило так подумать - представил толпы злорадных, насмешливых, хохочущих, торжествующих, хихикающих, ухмыляющихся лиц, которые лавиной, не торопясь, движутся на него, ион также медленно пятится от них.
Вспомнил: трус, он умирает тысячу раз. Трус, он действует в моменты опасности глупо даже в смысле спасения собственной шкуры.
И решил: «Эх, мама, пропадай моя телега… Был… рисковым человеком, таким, видимо, и помирать придется.
Взял и написал».
По ночам после этого снилась всякая чертовщина: темница, плач, «скрежет зубовный и бряцание цепей».
Раля, просыпаясь, спрашивала:
«А
«Какой может быть спокойный сон, когда мне в глаза всякая чертовщина лезет».
«А ты, - успокаивала она, - спи, если у тебя спокойная совесть».
Удивился: причем тут совесть, ежели у него «факт в блокноте. И каждый раз - как только факт, так никаких душевных терзаний. Р-раз фельетон - и кончено».
13 ноября, как и значилось в повестке, состоялся суд. Филатов привел одиннадцать свидетелей, которые дружно показали, что «потерпевший» не курит (в первой части «киноэскиза» говорилось: «достает портсигар, закуривает»), не прикасается к спиртному (в третьей части «киноэскиза» Филатов «хватал» стакан) и к тому же прекрасный семьянин (о чем, кстати, говорилось во второй части), по каковому поводу «потерпевший» настаивал, что фельетон является «сплошной клеветой и выдумкой».
И дальше, уже теоретизируя, Филатов предлагал искать темы фельетонов в архивных делах, «не затрагивая злободневных тем», ибо «это может уронить авторитет некоторых ответственных работников», имея в виду прежде всего «незапятнанность» своего собственного авторитета.
Однако, не очень полагаясь на одиннадцать хорошо отрепетированных свидетелей и заранее составленную речь, Филатов, как стало позже известно, запросил на служебном бланке копию его истории болезни. Это, конечно, было бы очень эффектно: «Фельетон, написанный журналистом, страдающим и так далее… Обвинение настаивает на экспертизе с целью установления…»
Но запрос Филатову ничего не дал.
Общественным защитником от газеты выступал заместитель редактора Александр Дмитриевич Павлов, человек интеллигентный, внимательный и мягкий, которого в «Звезде» любили и который немало доброго сделал для него.
«Цель фельетона, - ответил Павлов, - отнюдь не рыться в архивах, а вскрывать имеющиеся… язвы, бичевать виновных, привлекать внимание к недостаткам нашей работы и тем помогать их устранению.
Личность Филатова, - продолжал Павлов, - отнюдь неинтересна для газеты, и не его как человека хотела бичевать «Звезда» в фельетоне». Автор ставил перед собой задачу максимально выразительно указать на недопустимость совмещения работы в органах юстиции с увеселением публики в частном ресторане, в котором еще сохраняются старые нравы.
Он тоже выступил и говорил в том смысле, что ронять авторитет ответственных товарищей, разумеется, нехорошо, но если некоторые товарищи сами его роняют, да еще на виду у всего города, чего же они обижаются, если об этом говорят вслух?
И суд объявил приговор: «Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики.
…Суд нашел:…в означенном фельетоне автор его Голиков освещает два момента: 1-й - факт совместительства нарследователем Филатовым учрежденческой должности следователя с игрой в ресторане «Восторг», а во второй части этого же фельетона касается Филатова как личности, называя
…Фельетон «Шумит ночной Марсель» в первой его части дает правильное освещение фактам… и читателям этот факт дан для оценки с точки зрения общественности и, по мнению суда, верен, в отношении нанесенного оскорбления следователю Филатову ни на чем не основан.
Таким образом, суд… приговорил:
Гр- на Голикова Аркадия Петровича по ст. 173 УК подвергнуть лишению свободы сроком на одну неделю… заменив лишение свободы общественным порицанием на общем собрании сотрудников редакции «Звезды»… Меру пресечения Голикову избрать подписку о невыезде. Приговор окончательный, порядок и срок обжалования объявлены…»
Приговор прозвучал оплеухой. Ссылка на то, что «порядок и срок обжалования объявлены», звучала в этом случае издевательски. Смешно было апеллировать в Верховный суд или даже областной, прося о помиловании, если тебя приговорили всего-навсего if «общественному порицанию на общем собрании сотрудников…».
Обыватели дожили до своего праздника. Головотяпы, бездельники, воры, строители разваливающихся от ветра домов, ретивые администраторы и растратчики могли перевести дух и выпить под звуки бравурной музыки в прославленном теперь «Восторге» за судью Лифанова.
Если и раньше чуть не каждый день в редакции раздавался крик «обиженных» газетой, нетрудно было представить, что начнется теперь.
Несколько дней не выходил из дому…
Лишь через неделю, после ожесточенных дебатов в редакции, «Звезда» поместила сдержанную заметку «Дело тов. Гайдара», в которой, в частности, говорилось:
« Обвинение в клевете признано необоснованным, мало того, следователь Филатов привлекается сейчас к дисциплинарной ответственности за недопустимое совместительство. Клеветы в фельетоне суд не нашел, но подверглась суду еще самая форма фельетона…»
Заметка прозвучала негромко. Усилия товарищей оставались тщетными: редактор Михаил Иванов не имел ни малейшего желания взять его под защиту.
Тогда друзья организовали диспут о фельетоне, на который пригласили и судью Лифанова. Они хотели объяснить задачи, возможности и художественные средства жанра, высветив тем самым нелепость приговора.
Судья Лифанов пришел на диспут, но редактор Иванов неожиданно повернул разговор совсем в другую сторону: «Наши фельетонисты, - заявил Иванов, имея в виду его и другого сотрудника «Звезды», Михаила Черныша, - деклассированные элементы, они совершенно неспособны отразить настроения рабочих и правильно подойти к теме».
Присутствующие онемели. Многие знали: всего лишь полтора года назад он был уволен из армии по должности командира полка. Отец его был полковым комиссаром, а мать, секретарь уездкома партии, посланная Центральным комитетом на борьбу с басмачами, сгорела от туберкулеза. Что касается Черныша, то член партии Черныш еще недавно был мотовилихинским рабочим.
…После суда и диспута, когда он все же собрался с силами («Нужно было жить и исполнять свои обязанности»), Иванов забраковал подряд несколько фельетонов. До этого за год с лишним ему возвратили на доработку всего два или три. А теперь редактор начисто забраковал целых пять.