Гайдар
Шрифт:
Он тоже поразился: в редакции было полно мальчишек. Мальчишкой был Саша Семаков из отдела информации. Мальчишкой был только что принятый в цинкографию через биржу труда фотограф Калестин Коробицын, но моложе всех оказался репортер Коля Пантелеев, который давно уже работал в редакции, а ему только недавно исполнилось семнадцать.
Вообще коллектив подобрался интересный. Заместителем редактора был, например, Виктор Канер, матрос «Авроры», потом чекист. Канер сам много и остро писал, в основном на экономические темы. Рабкоровской же сетью ведал Саша Талашов, грузчик-браковщик, присланный для укрепления редакции.
В «Волне» начал тоже с фельетона. Фельетонисты были нужны везде. Ион снова, как выражался его бывший редактор Михаил Иванов, занимался «сенсационными разоблачениями… в отрицательном смысле».
Он писал о «профсоюзных испанцах» из фабзавкома, которые, получив в издевку присланное письмо, что уборщица общежития ведьма «и занимается колдовством», постановили: «…что же касается колдовства, то поставить это ей (ведьме.
– А. Г.) на вид».
Писал о Попове из Пинеги, ответственном «человеке с инициативой», который платил кому сколько хотел. А если кому не хотел, то грозил: «Лучше сожгу, а… не дам». И верно - жег, не давал. Он обнародовал невиданную рационализацию губсоюза деревообделочников, который вынес на одно свое заседание сразу сорок вопросов.
«Мы горячо приветствуем, - иронизировал он, - игру, изобретенную президиумом союза деревообделочников. И мы надеемся, что, натренировавшись, деревообделочники покажут нам еще большие достижения… Поднимется с места председатель и объявит: «Заседание считаю открытым. Докладчики имеют по три минуты. Выступления в прениях по 30 секунд и заключительное слово - одна минута. Вопрос первый - доклад тов. Иванова: «Проблема мировой революции и задачи нашего союза».
Странная вещь: хотя и теперь после его выступлений, по его материалам принимались меры: кому «объявляли», кого вообще гнали прочь, - фельетон не приносил уже былой радости. И выходили они все почему-то мельче тех, которые писал прежде.
Отчасти, конечно, это зависело и от материала, тут, естественно, была некоторая стихийность. Тем не менее…
Работая над фельетоном (три статьи в номер уже не писал) невольно ловил себя на том, что, воспроизводя шаржированный диалог, вкладывая в уста героя саморазоблачительное заявление (однако на строгих фактах), ставил в скобочках: «Не стенографически…» Или что-нибудь еще, тоже «защитное».
Пермское разбирательство по обвинению в «клевете», хотя за него заступилась даже «Правда», оставило куда более глубокий след, нежели мог предположить.
Он по- прежнему ничего не боялся: «Нужно было жить и исполнять свои обязанности». Просто чаще вспоминал, что болен. Давала знать о себе и сама болезнь. И как люди, посаженные на голодный паек, невольно становятся экономнее в каждом своем движении, так ион еще какое-то время невольно избегал всего, что могло привести к новому душевному потрясению. В остальном же себя не щадил. Тем более что время наступило горячее.
«Талантливые люди не имеют права болеть…»
Пятый съезд Советов объявил о начале первой пятилетки. Архангельск из областного центра превратился в столицу необозримого Северного края. И задача перед краем стояла одна - дать лес: дать его шахтам и фабрикам, дать на топливо и на экспорт.
За границу
Но к 1929 году распахивалось лишь 92 процента прежних площадей (на чем страна теряла около 400 миллионов пудов зерна). Но и с той земли, что засевали, можно теперь было собрать лишь половину прежнего товарного хлеба.
Поэтому, с одной стороны, был брошен лозунг: «Деревня, вперед, к крупному, машинизированному, обобществленному хозяйству». А с другой - вывоз леса должен был возместить те несколько сот миллионов рублей золотом, которые мы ежегодно теряли, не имея пока возможности в прежнем объеме вывозить хлеб.
Ленин еще в 1921 году, анализируя первый «и превосходный» единый хозяйственный план, особо отмечал то место, где говорилось: «Увеличение заготовок леса и сплава его за границу могло бы дать при таких условиях до полумиллиарда валютных рублей в год в ближайшее же время».
«Ежегодная выручка за северный лес может в ближайшие же годы достигнуть величины нашего золотого запаса…»
В 1929 году эта задача из возможной стала конкретной. Сразу неизмеримо возросла роль «Волны». Переименованная в «Правду Севера», газета получила нового редактора Иосифа Шацкого, переброшенного решением Секретариата ЦК из Сибири.
Шацкий приехал не один, с группой работников. Это был заместитель редактора Исаак Ховес, ответственный секретарь Петя Кулыгин, литсотрудники Саша Фетисов, Митя Попель, Борис Шакин и еще несколько человек.
Повседневно дела редакции вершил тихий Петя Кулыгин.
Петя любил и требовал четкости. Если отдавал в цинкографию рисунок и говорил, что придет за ним сам, то минута в минуту приходил сам. Если говорил, что статья нужна к одиннадцати или к двум, это значило: она в самом деле нужна в одиннадцать. Или в два. «Авося» и «запасцев» не признавал.
Когда весной тридцать четвертого началась эпопея спасения челюскинцев, тихий, деликатный Петя, который без очков был беспомощней младенца, сдал, по договоренности с Каманиным, экзамен на авиамоториста и полетел с Николаем Каманиным бортмехаником… Кулыгин стал единственным в мире журналистом, за сообщениями которого - с места событий!
– следила Земля. И это ему, Пете Кулыгину, принадлежала радиограмма, ошеломившая мир: «…В бывшем лагере Шмидта уже нет ни одного человека. Все спасены».
А Шацкий был участником гражданской, и никакого систематического образования не получил. Но знал много. Мыслил реально и масштабно. Сам писал.
В июне двадцать девятого, в самый лесосплав, он заболел. Было все то же: последствия контузии, забвение наказов врачей о размеренной жизни, недопустимости волнений, необходимости регулярного питания и парного молока по утрам. В больнице ему было очень скверно, и кто-то из друзей принес записку:
«Дорогой тов. Гайдар! Не официально, а искренне, по-дружески - страшно огорчен вашей болезнью. Крепко надеюсь, что вы очень скоро поправитесь. Мне почему-то кажется, что все зависит больше всего от вас самих. Если вы сознаете, что в наше время талантливые люди не имеют права болеть, вы сумеете переломить себя. Жду с нетерпением вас и вашей работы.