Гайдар

Камов Борис Николаевич

–  Прости, - упавшим голосом ответила она, - брала…

–  И что же ты с ними сделала?

–  Сунула в печку…

–  И исписанную бумагу?!

–  И бумагу…

–  И все в печку?!!

–  В печку… Да чего ты как побелел.- удивилась Надя.
– Печка-то была холодная. Я подумала: жечь не буду - и переложила на всякий случай в корзину. Да ты не волнуйся - не больно-то они и помяты.

Сел, попросил Надю принести ему воды. Выпил целую кружку.

Бумаги действительно отыскались в бельевой

корзине..B редакции знали, что пишет повесть. В "Литературном Севере» напечатали отрывок. Читал несколько глав на собрания Ассоциации пролетарских писателей, куда его приняли, но читал неровно, сомневаясь в каждом слове. И, получив с машинки всю рукопись, засомневался даже в названии. Повесть была о большем, нежели об истории с маузером.

И он вывел на чистом, теперь титульном листе:

Аркадий Гайдар

Обыкновенная биография в необыкновенное время

Повесть в трех частях

Малодушие

Отправив рукопись в Госиздат, написал в «Октябрь». Перед отъездом на Север в журнале состоялся разговор. «Будет повесть - прочтем», - обещали ему. И он сообщал: повесть готова, но у него остался только третий, из-за плохой копирки «слепой» экземпляр. И было бы хорошо, если бы рукопись взяли на время в издательстве.

Теперь оставалось только ждать. Он стал свободнее, много ездил, писал, а внутри все было напряжено, словно прислушивался к тому, что говорят о повести в Москве.

Госиздат с ответом не спешил, и из «Октября» пришло письмо, которое долго не решался вскрыть.

Наконец вскрыл.

Развернул.

Редакция благодарила и просила извинить за то, что еще точно неизвестно, с какого номера начнут печатать.

А дней через десять из журнала пришло второе письмо (хранил его, как письмо Миши Слонимского, который извещал, что «Дни поражений» решено публиковать в «Ковше»).

«Дорогой Аркадий… - писали из «Октября», - не сетуй: «Обыкновенную биографию» начнем печатать с апреля (шел март - сетовать было нечего!). ГИЗу давно возвратил один экземпляр («А ГИЗ до сих пор не ответил»). Я тебя просил дать очерки о лесорубах («Когда? Какие очерки? Неужели забыл?»). Напиши, можно ли на них рассчитывать, а еще лучше пришли. Очень рад, что ты себя чувствуешь хорошо!.. С тов. приветом…» ^[9]

Впервые столичный толстый журнал брал его повесть.

Правда, не обошлось без нелепостей. Название «Обыкновенная биография в необыкновенное время» в редакции показалось длинным. Оставили только первую половину. А коль скоро «биография», то и сунули повесть по разделу мемуаров.

Когда пришли деньги за апрельский номер «Октября» (а всего «мемуары» шли в четырех номерах), сказал Лиле: «Собирайся… Едем в Ленинград». Теперь ему уже было не стыдно туда вернуться. А Лиля в Ленинграде вообще никогда не бывала.

Поездка получилась шальной. Старорежимный швейцар в «Европейской», глядя на фанерный баул у него в руке, вообще сначала не хотел их пускать.

Он разозлился я потребовал «люкс» (27 рублей в сутки!) и открытый «линкольн» для поездки по городу. «Люкс» - это было несколько больших комнат и просторная ванная со стеклянной табличкой над кранами: «За пользование 3 рубля». Терпеливо наполнил ванну несколько раз. Потом сказал: «Ну вот, на сегодня мы жилье с тобой окупили…»

Изысканный обед заказал прямо в номер (много повидавший на своем веку официант недоуменно сравнивал обширность апартаментов с ситцевым сарафаном Лили), затем поездка по городу и рев открытого «линкольна»: «аыа-а, аыа-а», вечером ужин на крыше под открытым небом, ленинградская белая ночь. И прямо с крыши «Европейской» посланная в Архангельск телеграмма: «Тимур Гайдар кругом пожар в окно не лазь не безобразь».

Воздав должное роскошному образу жизни, на второй или третий день перебрались из «люкса» в общежитие к Галке. Деньги непостижимо быстро кончились, перевод из Москвы опаздывал. Ни Семеновых, ни Федина, ни Слонимского в Ленинграде не оказалось. И они с Лилей поселились у Николая Николаевича в его огромной комнате без мебели. Обстановку составляли груды книг, сложенных прямо на пол, циновки, на которых спали Галка и его воспитанник, мальчишка лет двенадцати.

Откуда взялся мальчишка, неизвестно. Галка растил, заботился о нем и посылал в школу, как своего.

О странной встрече пять лет назад они с Галкой не вспоминали. Встретились, как родные, и все. Галка снова растил чужого мальчишку, значит, он все тот же добрый чудак. Какие уж тут обиды?

Вернулись в Архангельск. Из «Октября» прислали последний, июльский номер. Ждал откликов. Их не было: снова не заметили?… Снова «банальный сюжет»?

Поехал в Москву. Потолкался в издательствах. Один знакомый, между прочим, заметил: «Борис-то твой Гориков у тебя, Аркадий, ведь мальчишка?… Так отчего бы тебе не напечатать «Обыкновенную биографию» в «Роман-газете для ребят»?… Тираж у них большой. Раскупаются их выпуски мгновенно, а хороших рукописей не хватает…»

В редакции «Роман-газеты для ребят» его, оказывается, уже знали по «РВС» и журналу «Октябрь». И пока он объяснял, почему пришлось откреститься через «Правду» от «РВС» и как у них там на Севере, принесли отпечатанный на машинке договор. И будущий редактор попросил только об одном! на внутренней стороне обложки они всегда печатают сведения об авторе. Он должен немного, три-четыре машинописных странички, написать о себе. И принести фото. Лучше какое-нибудь старое, где он мальчишкой в военной форме.

Смутился. Портреты его нигде, кроме пермской «Звезды», не печатались. Да и там только в заставках к фельетонам, как бы для большого юмора… А рассказывать читателям с глазу на глаз, не прячась за выдуманного героя, обо всем пережитом не доводилось тоже ни разу. Да и читатель особый - дети.

Когда ж ввалился домой, то есть на квартиру к Мише Ландсману, подумал: надо бы, наверное, объяснить ребятам: хоть он теперь и писатель, хоть и прошел гражданскую - был в их годы обыкновенным мальчишкой. И повезло ему только в одном: рос в небывалое время.