Гайдар

Камов Борис Николаевич

–  Стог сена.

–  Усталость. Сказать или не сказать?…

–  Иван Михайлович.

–  Песня Ермолая.

–  А ведь это Ермолай убил Егора.

–  Похороны.

Однако торопят - телеграмма за телеграммой, да и нужны деньги. Мне очень жаль, что из-за последней истории я не смог ее (повесть) закончить в Кунцеве».

1 августа.

«Очень много работал над концом «Дальних стран».

Я твердо уверен, что, имей я возможность поработать над книгой еще две недели в спокойной обстановке, книга была бы намного лучше».

2 августа. «Очень много работал над «Д. с.» с утра до ночи».

3 августа. «Ночью я закончил наконец «Дальние страны». Итого

получилось немного более пяти печатных листов. Я очень боялся за эту книгу. Мне сорвали работу над ее концом, и иногда мне хотелось отбросить ее в сторону. Но тогда скандал был бы огромный, потому что я заключил договор уже как на законченную и сданную книгу. Да и жалко было…

Так сумели сложиться обстоятельства…». Все это время старался жить по возможности неприметней. Очень много сил отнимали повесть и думы о том, «как теперь сложится жизнь, когда я вернусь в Москву… Возможно, - размышлял он, - не так, как нужно бы. И поэтому у меня только одно желание - работать и работать, чтобы сколько возможно успеть сделать все нужное и важное…»

Но было еще одно обстоятельство, из-за которого не спешил близко знакомиться с детьми. Пока в лагере почти никто не знал, что он писатель, и молчаливо считалось, что это какой-то работник Цекамола, он мог тихо, неприметно сидеть на кострах, на сборах, не выступая и не отвечая на вопросы: «Ну, как вам понравился костер?» Слушал, никого не смущая, рассказы ребят о самих себе. А если уставал или нужно было что записать, незаметно подымался и уходил.

Но долго продержаться в тени все же не удалось. Во-первых, познакомился со своими соседями по пансионату. Во-вторых, Тимур в отряде по разным поводам заявлял, что он Гайдар. И хотя ребятам в Артеке было не до чтения, в библиотеке вмиг расхватали его книги. Одному парнишке досталась «Обыкновенная биография» в «Роман-газете для ребят», с портретом и автобиографией, и несколько мальчуганов целый день ходили за ним, рассматривая и сравнивая.

Тимур впервые попал в коллектив. Него волновало, каков Тимур с другими детьми: не заносчив ли, не капризен ли, не хвастлив ли? Вожатая Соня Фрадкина говорила: «Ну что вы, Аркадий Петрович, он такой… он такой малыш». Но к восторгам о н всегда относился недоверчиво, его, например, огорчало, что Тимур не любит мыться в ключе, а когда они шли с ним купаться, боялся выше коленей заходить в море.

Но одного он все же добился: обо всем, плохом ли, хорошем, Тимур ему рассказывал сам.

Конечно, не успевал Тимур напроказить, кто-нибудь уже мчался к нему со всех ног: «А вы знаете… А вы знаете…» Он выслушивал и спрашивал: «Ты думаешь, ябедничать на своего товарища по отряду хорошо?» И ждал вечера, когда Тимура можно будет ненадолго забрать из отряда, спуститься к морю, побросать камушки, половить крабов, спеть любимую песню:

Товарищи в тюрьмах,

В застенках холодных,

Вы с нами, вы с нами,

Хоть нет вас в колоннах,

а заодно поговорить о прожитом дне.

И если день получался так себе, Тимур долго тянул, тяжело, надеясь на сочувствие, вздыхал, глубокомысленно, якобы от тяжких дум, качал головой. Однако наводящих вопросов не следовало. И, еще немного повздыхав, Тимур говорил: «Папка, я должен тебе сказать…

И рассказывал: ребята лезли в сад за грушами. И он полез» А груши зеленые. Есть их нельзя - стали кидаться. И он кидался. И попал нечаянно в девочку. И она, конечно, плакала. Он просил прощения. Она простила,

но и после прощения все равно плакала.

–  Но ты понимал, что рвать зеленые груши, а тем более кидаться ими нельзя?

–  Понимал.

–  А слово вести себя как следует давал?

–  Давал.

–  Сдержал его?

–  Нет…

–  Все.

Возвратись в лагерь, просил, чтобы Тимура за хулиганство перевели в другую палату.

Как- то (еще заканчивал повесть и каждое утро думал: «Сегодня-то уж кончу непременно», а конец работы, как заколдованный, все отодвигался) пришла другая вожатая, Валя Филиппова, и сказала, что приглашает его завтра от имени отряда в небольшой поход, так, километра три… Он был огорчен, что не удастся дописать книгу и сегодня, и ответил, что, к сожалению, никуда не сможет пойти. Однако перед обедом, перечитав написанное, увидел: получается крепко, хорошо. Решил: в поход пойдет непременно. И стал готовиться.

Всем ребятам не давала покоя кубанка, в которой он ходил. Ее примерил и поносил едва не весь Верхний лагерь, а частично и Нижний. Ион выпросил в библиотеке старую подшивку и наготовил шапок-шлемов на весь отряд. Затем поднялся в горы и срезал в горах две ровные, упругие ореховые палки…

И когда на следующий день в условленный час санаторный отряд Вали Филипповой был уже построен - пришел с кипой краснозвездных шапок, двумя тугими луками и связкой ровных, оперенных стрел. Поднялся восторженный вой и визг, но он его решительно пресек, заявив: визжать так может лишь октябрятская мелкота, а они - бойцы особой революционной горнострелковой роты. Командир этой роты - он, комиссаром назначается Валентина, взводными - бывшие звеньевые, каждый из которых получает лук. Стрелы же понесут ординарцы.

В условиях нынешнего похода, продолжал он, особое значение приобретает санитарная служба. И если кто но дороге начнет рвать и засовывать в рот грязными руками зеленый виноград, то получит три наряда вне очереди, поскольку немытые ягоды могут привести к заметному ослаблению боевой мощи…

Уточнили маршрут похода с таким расчетом, чтоб в удобном месте провести стрельбы по мишеням, не рискуя попасть в непрошеных гостей, И с песней: «Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати» - двинулись в путь. Однако спохватились, что в походе и песня должна быть попоходней. И, не допев «Петрушу», затянули «По долинам и по взгорьям», наверно, самую подходящую здесь, на извилистой горной дороге.

Состязание устроили на поляне, вывесив на ветках еще в лагере заготовленные мишени. Двое ординарцев, которые отстрелялись первыми, бегали по поляне и собирали стрелы. А он подсчитывал очки. Раза четыре довольно точно попадали в него самого, пока не разъяснил, что попадания в него не засчитываются.

Когда же очередь дошла до комиссара Валентины и она отстрелялась тоже, объявил, что комиссар обнаружила редкий глазомер, необыкновенную твердость руки и что-то там еще…

Валентина была польщена. Ребята ликовали, тем более что и сам он послал стрелы в середку мишени, в чем могли убедиться ординарцы. А на обратном пути сказал шепотом Вале:

«Шляпа вы, товарищ комиссар, никуда вы не попали, но я не хотел ронять ваш авторитет…»

Путь домой лежал под гору - однако ребята устали, попритихли. Песня тоже не получалась. Заметно было, что силенок у санаторников маловато. Он всех тогда остановил и тихо-тихо, почти шепотом: «Только что по радио получено донесение: лагерь захвачен белыми. Штаб противника вон в том доме. Задача пройти мимо штаба белых так, чтобы часовые никого не заметили. А через десять минут собраться под кипарисом у поворота».