Гайдар
Шрифт:
Ребята рассыпались, расползлись, растворились меж камней. И хотя они с вожатой знали, куда движется их «горнострелковая рота», даже им было трудно приметить ребят. Только если среди серых камней мелькнет красный галстук.
Под кипарисами к сроку собрались все. И тогда, тоже шепотом, отдал, второй к последний приказ: «Наша дача занята противником. Нужно также неприметно к ней подобраться и по команде взять ее штурмом».
Ребята с криками «ура!» ворвались в свой корпус, к испугу нянечек, врача, медсестры и тех немногих малышей, которые не могли пойти в горы.
После похода ребята из Валиного отряда уже не отпускали его ни
Ребята доверили ему обременительную роль посредника во всех спорах между собой и вожатыми. И если поначалу эти разбирательства его просто-напросто утомляли то потом в них обнаружилось нечто занимательное дом него. В каждом конфликте проявлялся характер и весь предыдущий опыт «истцов» и «потерпевших». И бывало, выслушав полупечальную историю какого-нибудь Баранкина и убедясь, что вина мальчишки значительно меньше, чем могло показаться, шел к Соне или Вале просить, чтобы они ваяли наказанного, учитывая чистосердечность покаяния, на экскурсию или морскую прогулку.
Он все охотнее вникал в отрядную жизнь, задумываясь: а не написать ли после «Дальних стран» книжку про Артек? И даже сказал о своем намерении девочкам-вожатым, обещав: если сядет повесть такую писать, напишет и про них.
Иногда же возникали события, которые переворачивали всю отрядную жизнь. Так, в Валяной «роте» вдруг стали пропадать деньги, пока не обнаружилось, что их берет одна и та же девочка, умная, веселая, с косичками, на которую б никто никогда не подумал.
Когда ж это выяснилось и ее пригласили в пионерскую комнату, где были только они вожатая, девочка во всем призналась и тут же сказала, что не знает, зачем брала, и даже не может объяснить, как это получилось. Ей тут очень-очень хорошо. Только теперь очень-очень стыдно. Она просит поскорее отослать ее домой, а деньги она вернет, потому что ни копейки не истратила.
Случай всему отряду был известен. Не разбирать его было нельзя. И, подготовив ребят, объяснив, как вежливо они должны себя вести, провели собрание. Девочка повторила все, что сказала в пионерской комнате. Ребята ее простили. И тут началось самое драматичное: девочка не могла найти деньги.
Всего она взяла двадцать два рубля: у кого пятерку, у кого трешку, у кого рубль. И прятала в разных местах. А теперь забыла в каких. Он ходил вместе с ней, помогая искать. Пятерку и две трешки удалось найти быстро, а остальное - никак. Ребята исподтишка начали девочку дразнить. Она прибегала к нему плакать. Он объяснял мальчишкам, что дразнить ее нехорошо. Она совершила проступок, но проявила и большое мужество, когда созналась. Не каждого может на это хватить.
Спросил у Шишмарева, нельзя ли ему внести недостающие деньги. Шишмарев ответил, что нельзя, ради самой же девочки. Тогда, пойдя с нею в очередной розыск, подбросил рубль и две пятерки и дал девочке их найти.
…Если днем, до ужина, был занят в своих отрядах, то есть у Сони, где находился Тимур, или в «горнострелковой роте», в которой числился командиром, то вечером его приглашали в Нижний лагерь, к старшим ребятам.
Он рассказывал у костра о первых комсомольцах и арзамасском своем товарище Пете Цыбышеве, о друге-курсанте Яше Оксюзе, о разведчице Маше - Насте Кукарцевой. Если же спрашивали,
В каждодневных встречах с ребятами приходило ощущение наконец-то найденного пути. Оно рождалось не из того, как ему хлопали (народ тут был на знаки внимания щедрый), а из того, как слушали, хотя ребят набиралось много, какие задавали вопросы. И когда смотрел при отблеске затухающего костра на ребят - на их то серьезные, даже напряженные, а то улыбающиеся лица, - сомнения и собственные беды отступали куда-то далеко-далеко. Лишь по ночам, растревожась от собственных рассказов, видел во сне одни и те же повторяющиеся картины прошлого: вагон специального поезда, а он адъютант у Ефимова; киевские командные курсы, «случайно становлюсь комиссаром отряда… выше… выше… Срыв… и точка…».
Или: «Арзамас… Похороны Яшки… Зойка… Поезд командующего… Серпухов… У главкома… Срыв… больница».
Рано поутру шел к морю. Первая же волна, в которую нырял, смывала остатки ночных снов.
И впервые за две недели после того, как были закончены «Дальние страны», снова захотелось сесть за стол: припомнился эпизод, из которого мог получиться рассказ, а то и маленькая повесть. К тому же из «Молодой гвардии» неожиданно пришло очень теплое письмо.
В лагере прижился. Все - от Шишмарева до вожатых - просили, чтобы пожил у них подольше. Он не возражал. Центральное бюро в Москве тоже. Он мог остаться в Артеке до глубокой осени и начать новую книгу…
* * *
Записи в дневнике: «Пробовал работать - сорвано» .
«Не могу работать» .
«Хватит. Опять начинаю работу. Все расчеты, объяснения, разговоры - все потом» .
Последняя запись в артековской тетради: «Сорвано. Выезжаем в Москву».
В Москве узнал: у него больше нет семьи.
ДАЛЬНИЙ ВОСТОК
Отступление
20 января 1932 года.
«Северный вокзал. 17 час. 55 мин. Я стою у ярко освещенного окна транссибирского поезда Москва - Владивосток. Гудок. Сквозь холодное толстое стекло я вижу, как самый хороший мой товарищ, мой маленький командир - Тимур Гайдар улыбается и поднимает руку, отдавая прощальный салют».
…В Москве не находил себе места. Мир оказался невыносимо тесен. Снова нужно было поскорее уехать. Но куда? Он уже не был настолько молод, чтобы ему было все равно куда. Да так никогда и не было: всегда тянуло к своим. В Ленинград поехал из-за Галки, в Пермь - из-за Коли Кондратьева и Шурки Плеско, в Архангельск…
В Архангельск можно было вернуться и теперь, но это было бы не легче, нежели остаться в Москве. Однако ему повезло. Секретарь Архангельского крайкома партии Сергей Бергавинов получил назначение на Дальний Восток, брал с собою в Хабаровск Шацкого. А Шацкий пригласил старых работников «Правды Севера». Звали него.
Старые друзья на новом месте - это его устраивало.
Он выехал в тот же вечер и в Хабаровск попал двадцать восьмого. Дал телеграмму, но его не встретили. Плутая в темноте и не веря, что кого-нибудь застанет, отыскал приземистый каменный домик редакции. Там был дежурный, совсем еще мальчик, Витя Королев.