Гайдар
Шрифт:
…В двадцать первом, после армии, с тоской по несовершенным подвигам, посланный учиться в Москву, Ивантер отнес документы в Государственные Высшие режиссерские мастерские Всеволода Мейерхольда. Здесь был творческий конкурс. Ивантер его выдержал. И Мастер (как звали Мейерхольда), трудный в повседневном общении человек, который работал лишь с теми, кого «замечал», Ивантера «заметил», сделав у себя в театре помощником режиссера (и позднее дав рекомендацию в партию).
Но студенты мейерхольдовских мастерских никакой стипендии не получали. Больше того, им приходилось еще самим делать небольшие взносы. Ивантер, чтобы прожить, поступил хроникером в РОСТА, потом в газету «Труд». Писал агитпьесы.
Но требования Мейерхольда к своим ученикам были громадны. Ивантеру начало казаться, что его актерские и режиссерские способности недостаточны, и все же, поступив
Может, это шло от характера или от уроков, полученных в мастерских, только, глядя в редакции па Ивантера, трудно было представить, что он журнал делает. Скорее он в журнал играл. Ивантер никогда не выглядел задерганным, никогда никого не встречал с той миной важности, которая ложилась на чело иных главных редакторов. В отличие от последних Ивантер был еще и прекрасно доверчив, печатая с обещанием «Продолжение следует» первые главы еще не законченных вещей, пе сомневаясь, что к нужному сроку будут и остальные.
Подвели Ивантера одни только раз. И подвел Боба он.
В Хабаровске в 1932 году задумал новую повесть. Она должна была стать продолжением «Школы».
Хабаровск. Улица Калинина. Здание редакции газеты «Тихоокеанская звезда», где работал Гайдар.
«Я работаю разъездным корреспондентом. Интересно очень…» (Из письма Гайдара Анне Яковлевне Трофимовой.)
«Меня с Гайдаром связывала большая дружба… мы читали друг другу только что написанную страничку, требовавшую обсуждения или товарищеского совета. Бывало, что литературные споры продолжались на скамейке Тверского бульвара или просто на ходу. И вот в одну из таких прогулок, в мае 1933 года, дурачась, мы сфотографировались подряд у десятка уличных фотографов…» (Писатель Степан Павлович Злобин. Снимок публикуется впервые.)
1935 год.
Арзамас. Январь 1935 года. Гайдар еще не знал, что приехал писать «Голубую чашку».
Последняя страница черновой рукописи рассказа «Голубая чашка».
Письмо Ире Трофимовой. (Публикуется впервые.)
…С Ирой Трофимовой.
«…Откуда
1937 год. Санаторий «Сокольники». «Вылечиться нужно во что бы то ни стало…» (Гайдар. Из письма А. Я. Трофимовой.)
1939 год. «Надо работать, над чем - еще не решил…» (Гайдар. Дневник.; Рождался замысел книги «Дункан и его команда».
С сыном Тимуром, 1939 год. На обороте фотографии, подаренной племяннику, Леве Полякову (автограф публикуется впервые), Гайдар написал:
1939 год.
Редактор журнала «Пионер» Вениамин Абрамович («Боб») Ивантер.
(Снимок прислан с фронта в 1942 году незадолго до гибели.)
Аркадий Петрович Гайдар и Рувим Исаевич Фраерман. 1940 год. (Снимок сделан на Птичьем рынке.)
«Он был жизнерадостен и прямодушен, как ребенок…»
(Самуил Яковлевич Маршак.)
Продолжение «будет напечатано позже»
«Синие звезды» начали печатать «с продолжением», когда «продолжения» едва хватало на следующий номер. Но пи Ивантера, ни его это не тревожило.
Напротив, для него это был верный способ не «увязнуть» в повести, как увяз в «Военной тайне», тем более что весь сюжет «Синих звезд», со всеми характерами и конфликтами, ясно и четко сложился в голове. Оставалось, как всегда, «только записать». И он писал. Правда, немного длинновато. Зато в самом деле быстро.
Писал о том, как во время аварии на заводе убило Кирюшкиного отца, и рябой кузнец Матвей, которого посылали в помощь недавно созданному колхозу, взял Кирюху с собой, а то мальчишка уж очень тосковал… В колхозе этом сперва в ледоход случилось наводнение. А потом вообще стали происходить непонятные вещи. Кто-то сбил замок на колхозном амбаре. Кто-то поздно вечером залез в чужую баню. Кто-то остановил подводу, которая возвращалась с ярмарки.
Он, без сомнения, закончил бы в срок начатую повесть, тем более что писалось ему легко, но случилось непредвиденное: загрустил без Тимура, поехал, прихватив рукопись, в совхоз «Ивня», окунулся в полную трудностей совхозную жизнь, и то, что повседневно видел, стало медленно подтачивать и подмывать так здорово придуманный в городе сюжет…
Впервые ощутил недовольство сделанным как раз в тот день, когда отвозил на почту накануне законченную сцену в заброшенной церкви. Он даже упрекнул себя в дневнике, возвратясь: «Надо писать смелее, а я все чего-то побаиваюсь». А побаивался двух своих недавно сделанных открытий.