Гайдзин
Шрифт:
— А моя — с севера Англии, из Нортамберленда, мы живем там из поколения в поколение, — рассеянно произнес сэр Уильям, взгляд его все так же был устремлен на мыс, мысли заняты бакуфу. — Отец мой умер, когда я был ещё молод, — он был членом парламента, имел деловые интересы в Сандерленде и Лондоне, занимался балтийской торговлей и русскими мехами. Моя мать была русской, поэтому я вырос, зная два языка, и это поставило меня на первую ступеньку в министерстве иностранных дел. Она была... — Он спохватился как раз вовремя, удивляясь тому, что так разоткровенничался. Он собирался сказать, что она была урожденной
— Лондон, сэр. Отец — стряпчий, как и его отец до него. — Филип Тайрер рассмеялся. — После того как я получил степень в Лондонском университете и сказал ему, что хочу поступить на службу в министерство иностранных дел, с ним едва удар не сделался! А когда я подал прошение назначить меня переводчиком в Японию, он заявил, что я совсем ополоумел.
— Возможно, он был прав. Вы здесь всего две недели, а вам уже, можно сказать, чертовски повезло, что вы остались в живых. Вы не согласны, Марлоу?
— Да, сэр. Это так. — Марлоу решил, что подходящий момент наступил. — Филип, кстати, как себя чувствует мистер Струан?
— По выражению Джорджа Бебкотта, ни хорошо, ни плохо.
— От души надеюсь, что он все-таки поправится, — сказал сэр Уильям, ощутив внезапную резь в животе.
— Оглянуться не успеете, сэр, как мы подойдем к Эдо. Ваше прибытие будет самым впечатляющим, такого они в своей жизни не видели. Вы получите убийц, компенсацию — вообще все, что пожелаете. — Уловив беспокойство на лице сэра Уильяма, произнес Марлоу.
— Да. Ну, я, пожалуй, спущусь вниз ненадолго... нет, благодарю вас, мистер Марлоу, я знаю дорогу.
Оба молодых человека с огромным облегчением проводили его взглядом. Марлоу нашел глазами адмирала и убедился, что пока ему не нужен.
— Что произошло в Канагаве после того, как я уехал, Филип?
— Это было, ну, потрясающе... она была потрясающей, если вы об этом спрашиваете.
— Как это?
— Около пяти часов она сошла вниз и сразу направилась к Малкольму Струану. Она пробыла у него до самого ужина — как раз за столом я её и увидел. Она показалась... показалась мне старше... нет, это слово тоже не вполне подходит, не старше, а как-то серьезнее что ли, чем раньше, словно кто-то управлял её телом помимо её воли. Джордж говорит, что она ещё не вполне оправилась от шока. За ужином сэр Уильям сказал, что отвезет её назад в Иокогаму, но она лишь поблагодарила его и отказалась ехать, сказала, что сначала должна быть уверена, что с Малкольмом все будет хорошо, и ни он, ни Джордж, никто из нас не смогли убедить её уехать. Она почти ничего не ела и сразу же вернулась к нему в палату, оставалась с ним весь вечер и даже попросила устроить ей там постель, чтобы иметь возможность подойти к нему, если он её позовет. По сути, следующие два дня, до вчерашнего, когда я вернулся в Иокогаму, она не отходила от него ни на шаг, и мы едва обменялись с ней десятком слов. Марлоу скрыл тяжелый вздох.
— Должно быть, она любит его.
— Вот в этом-то и заключается главная странность. Я не думаю, что причиной этому любовь, и Паллидар тоже
— Господь милосердный! А что говорит наш Костолом?
— Он просто пожал плечами, когда мы спросили, и сказал, что надо подождать и не беспокоиться понапрасну и что она помогает Малкольму Струану лучше любых лекарств.
— Могу себе представить. Как он, если откровенно?
— Большую часть времени как в дурмане — доктор дает ему своё питье. Сильно мучается, его много рвет и он ходит под себя какой-то жижей... не представляю, как она выносит всю эту вонь, хотя окна в палате постоянно открыты.
Мысль о том, что любой из них может получить такое тяжелое ранение и оказаться таким беспомощным, наполнила обоих страхом. Тайрер отвернулся и посмотрел вперед, чтобы глаза не выдали его. В глубине его души ещё таились тягостные думы о том, что рана на руке пока не затянулась и ещё может нагноиться и что по ночам его до сих пор мучают кошмарные видения: самураи, окровавленные мечи и она.
— Всякий раз, когда я заходил, чтобы проведать Струана — и, если честно признаться, увидеть её , — продолжал он, — она отвечала мне лишь короткими «да», «нет», «не знаю», так что через некоторое время я сдался. Она... она все так же привлекательна.
Марлоу задумался: не будь Струана, так ли недосягаема была бы для него Анжелика? Насколько серьезным соперником может оказаться Тайрер? Паллидара он заранее сбросил со счетов: класс не тот — не может же ей в самом деле нравиться этот помпезный олух.
— Господи, смотрите! — воскликнул Тайрер.
Корабль обогнул мыс, и им открылась широкая панорама залива Эдо: справа — море до самого горизонта, слева — окутанный, как саваном, дымом кухонных костров огромный город и возвышающийся над ним замок. К их крайнему удивлению залив был почти пуст: ни паромов, ни сампанов, ни рыбацких лодок, которых в обычное время было здесь великое множество. Те немногие, что оставались, спешили к берегу.
Тайрер почувствовал глубокую тревогу.
— Будет война?
Помолчав недолго, Марлоу сказал:
— Ну, предупреждение они получили. Большая часть офицеров думает, что нет, полномасштабной войны пока не будет, на этот раз — нет. Так, отдельные стычки... — Потом, поскольку Тайрер ему нравился и он восхищался его мужеством, он открыл ему свои мысли: — Будут отдельные стычки и инциденты, малые и большие, некоторые из наших погибнут, другие обнаружат, что они трусы, третьи станут героями, большинство время от времени будет охватывать ужас, кого-то представят к награде, но мы, разумеется, победим.
Тайрер задумался над его словами, вспоминая уже пережитый им страх и слова Бебкотта, убедившие его, что первый раз всегда самый трудный, вспоминая, как храбро бросился Марлоу в погоню за убийцей, как ослепительна была Анжелика и как чудесно быть живым, молодым, здоровым и уверенно стоять одной ногой на первой ступени лестницы, на верху которой его ждет пост министра. Он улыбнулся. Теплота его улыбки согрела и Марлоу тоже.
— В любви и на войне все средства хороши, не так ли? — сказал он.