Газета День Литературы # 109 (2005 9)
Шрифт:
И то, что это не фантазия, бред, провокация "антисемита" Куняева, подтверждает, в частности, такое же по сути свидетельство юдофила Станислава Рассадина. Ему при приеме на работу в журнале "Юность" был задан вопрос: "Стасик, вы не еврей?" Показательна реакция на отрицательный ответ Рассадина: "Ой, как хорошо! А то нас и без того здесь много…"
Вопреки навязываемому мифу о гонениях на "несчастных" евреев, их было действительно много во всех ключевых сферах советской жизни (за исключением материального производства), о чем неоднократно писали не только "правые",
Анекдот Бахтина, рассказанный Кожиновым Куняеву. "Проходил в Москве съезд Коминтерна, и на него прибыли представители многих коммунистических партий со всех концов света: китайцы, индусы, бразильцы, арабы, только вот от зулусской партии никто не приехал. И знаете, почему? Да потому что ни один еврей не решился намазать лицо сажей, проткнуть себе ноздри и вставить в них кольцо".
Этот анекдот рифмуется с тем, который зафиксировал в своей записной книжке Михаил Булгаков, — "будто по-китайски "еврей" — "там". Там-там-там-там (на мотив "Интернационала") означает много евреев".
"Лев Збарский, Лев Копелев, Василий Аксенов, Анатолий Гладилин — все они в определенный момент начинали вести себя как цирюльники из купринского письма… Как будто из какого-то тайного центра прозвучал тайный приказ, и все они, как муравьи, послушно переменили взгляды, убеждения, чувства".
Несомненно, названные и неназванные Станиславом Куняевым "товарищи" обладали и обладают таким распространенным в ХХ и ХХI веках талантом идти всегда в ногу со временем, легко и радостно подстраиваясь под него. Напомню, как поступали их "отцы", "предтечи" Эдуард Багрицкий и Юрий Олеша.
Первый в годы гражданской войны поразил Ивана Бунина своим цинизмом, своими "стихотворениями", написанными на все случаи жизни, под любую власть.
У Юрия Олеши во время приема на работу в "Гудок" спросили: "Что вы умеете делать?" "Умный" одессит ответил: "А что вам надо". Нужны были фельетоны на железнодорожные темы. И Олеша, этот "король метафор", не снимая плаща и шляпы, как утверждают очевидцы, за 15 минут накропал фельетон без единой помарки, а главное — политически грамотно.
Действительно, в 70-е годы Василий Аксенов и Анатолий Гладилин, "русские гении", как их "обозвал" Валентин Катаев, меняют свою политическую ориентацию. Но насколько "любовь к электричеству", к "пламенным революционерам" была их любовью, их сутью? Не знаю. Уверен в другом: новый курс, взятый русскоязычными авторами, был только внешне новым. По сути же он выражал их естественное состояние, их подлинные взгляды. И в данном случае перестраиваться не пришлось, ибо гадящими на Россию и русских "цирюльниками" они были всегда.
Леонид Бородин с улыбкой воспринимает следующие строки из мемуаров Станислава Куняева: "Но мне все больше и больше становились нужны не просто друзья-поэты, а соратники по борьбе, не пропивающие ума и воли, люди слова и долга, готовые к черной работе и к самопожертвованию". И далее поясняет почему: "Полагаю, ни одного из таковых он не нашел, поскольку ни об одном факте самопожертвования мне ничего доподлинно не известно".
Конечно, своей героической судьбой
Л.Бородин — тонкий, деликатный, умный (один из умнейших наших современников вообще), взвешенный, обстоятельный, доказательный — в данном случае неправ в общем и в частностях.
Во-первых, если ему ничего не известно о фактах самопожертвования, то это не означает, что этих фактов не было. Во-вторых, банальное: самопожертвование многовариантно, оно не исчерпывается вээсхасоновским, огурцовско-бородинским типом поведения, вызывающим уважение и восхищение. Укажу лишь на бескомпромиссную редакторско-писательско-критическую борьбу за традиционные, православные ценности отечественной литературы и русского народа. И на этом поприще примеров самопожертвования немало. Судьба Юрия Селезнева — один из них.
Юрий Селезнев, вскользь упоминаемый в автобиографическом повествовании Леонида Бородина, дважды изгонялся с работы из-за своей деятельности — из "ЖЗЛ" и "Нашего современника". Последний раз — почти на два с половиной года, до самой смерти. Он, один из лучших специалистов по творчеству Ф.М.Достоевского, автор книг "Достоевский", "В мире Достоевского", не прошел по конкурсу (понятно, за что и по чьей воле) в ИМЛИ РАН им. М.Горького. Книга "Глазами народа" "зарезана" и была опубликована через два года после смерти критика. Все журналы, за исключением "Литературы в школе", отказывались печатать статьи опального автора. И сама смерть в возрасте 44 лет от реального или стимулированного инфаркта — это ли не закономерный итог жизни, отданной за освобождение России?..
Еще одним из самых очевидных опровержений версии об отсутствии героев среди русских патриотов является жизнь и творчество Михаила Лобанова, Станислава Куняева, Вадима Кожинова.
В блистательной главе о Вадиме Кожинове "За горизонтом старые друзья…" много тонких, очень точных, чеканных суждений Куняева о своем друге, и не только о нем. Уверен, историки литературы, биографы Кожинова со временем, если русское время не остановится, растащат эту главу на цитаты. Приведу только одно высказывание Куняева, сколь неожиданное, столь и очевидное своей правотой, высказывание, так много дающее для понимания поэтической сути личности Вадима Кожинова: "Мало ли во все времена было критиков, писавших о поэзии, — Е.Сидоров, Лесневский, Рассадин, Чупринин, Сарнов, Турков, Аннинский, — но ни одному поэту в голову не пришла мысль вывести образ Чупринина или Рассадина в стихотворении. Это выглядело бы не то чтобы неприлично, но скорее смешно. Насколько не могли они быть объектами вдохновения. А Кожинов им был".
Любовь к истине и справедливости, полное бескорыстие Вадима Валериановича в мемуарах, в частности, подтверждается примерами "бомжа" Аркадия Кутилова и бывшего беспризорника, заключенного Михаила Сопина, открытых Кожиновым. "Пусть эти публикации были, так сказать, одноразовыми, но они, по убеждению Вадима, свидетельствовали о способности русского человека жить неким идеалом, творить, чувствовать и выражать себя в самых нечеловеческих условиях.
— Такой народ, Стасик, — постоянно повторял он при подобных обстоятельствах, — пропасть не может!"