Газета День Литературы # 148 (2008 12)
Шрифт:
Есть дни в октябре и апреле,
Они – как две капли воды.
Естественно, это не реминисценция, а невольное совпадение одного и того же наблюдения, развиваемое по-разному:
Расплывчато всё и неясно,
Просторно и тихо в груди.
И молодость – то ли погасла,
А то ли ещё впереди.
Интересно, что пейзаж в поэзии Якунина кажется символичным. Весенний – эмоционален, любвиобилен, летний – полнокровен, плодоносен, щедр,
Надо мною – хоть смейся, хоть плачь,
Властно осень раскинула руки.
Но и в горьком плену неудач
Обновляются краски и звуки.
Сад усталый негромко поёт,
Бьются в зори ветра дождевые…
В каждом возрасте что-то своё
Нам дано открывать, как впервые.
Если поэзию сравнить с речкой, то большинство стихотворцев ищет и любит в ней какие-то необычные места: плёсы и перекаты, косы и отмели, водопады и горловины… Поэзия Николая Якунина напоминает в этом смысле незаметное взгляду течение по равнине в зарослях лозы и осоки, почти ничем внешне не привлекательное, тихое и спокойное, но полное смысла и глубины, а в некоторых омутах – просто бездонное:
Из мрачного, как пропасть, тупика
Не вырвутся ни стоны, ни проклятья.
Отступит день, наклонится река,
Протягивая мягкие объятья.
............
Плеснёт в песок
последний слабый круг,
Гладь омута в ознобе всколыхнётся,
И может быть,
чуть слышный этот звук
Печальным всхлипом
где-то отзовётся.
И если поэт сказал о жизни, что она "непростительно холодна" ("как в пред-зимье бесснежное поле") и "неоправданно тяжела", значит, у него были для этого причины:
Удивительно жизнь коротка,
Если глянуть из старости в детство:
Слишком мало успела рука,
Слишком многое впитано сердцем…
Стихотворение заканчивается многоточием, потому что, несмотря на отто-ченность последней фразы, ещё остаётся возможность её продолжения, а каким оно будет, "нам не дано предугадать".
Лев Аннинский ВКУС МЁДА
Неведомо, в который из часов
Подвижничество дедов и отцов
В сомненьях и порывах повторится
Владимир Бояринов
Кто он по большому счёту?
Лет тридцать назад я подумал: не псевдоним ли это: Владимир Бояринов? Очень уж крут русский замес. Выверены по старинным замерам терема и двери, ворота и ставни. Сладко брашно, полны соты. Радуется Русь! Столы с закуской – на санях! Цветут рубины на кремлёвских башнях…
Однако не всякая Русь. Тут допетровская. Потому что Пётр обрубил Руси бороду, испёк новую столицу на краешке стола – захотел, чтобы мы славили его по-немецки. А вот если от этой ловкости (да и от Иоанна Грозного, клеймо гибельное поставившего на Рюриковичах) нырнуть поглубже – к богатырям, батырам и боярам, – там наше. Ольга-воительница. Садко хмельной. Боян певучий. Русь от Пресни до Урала – вечная. Рим Третий, а Четвёртому не бывать.
Чему бывать, чему не бывать в далёком будущем – о том умолчим. А пока – о ближних вехах на пути, уходящем в вечность.
Вехи... Правда, скупые. Но узнаваемые – для тех, кто помнит новейшую историю.
"Я бегу. Полки разбиты. Отступая налегке, укрываюсь от обиды на заветном чердаке". Дитя, родившееся в послевоенные годы, играет в войну. Тяжесть пережитого висит в воздухе. Но идеологическая лямка уже ослаблена: бабушкина икона не спрятана в чулан – висит!
Следующая веха. На сцене – худсамодеятельность: "Горе от ума". Родители играют, малец смотрит. "А назавтра умер Сталин. Всё забылось, как во сне". Пробудится малец – и вперёд!
Ещё веха. "Человека в космос запустили! – кричит сосед и лезет на забор… Его сынишка плачет от обиды: ликует вся весенняя земля, но даже с крыши не видать орбиты гагаринского в небе корабля". Ничего, вырастут сыны – и полетят. Вперёд и выше.
Однако ещё немного – и ни забора, ни крыльца. "Дом отцовский продаётся… Пёс кудлатый бежит за мной следом – провожает меня". Старые фотографии выцветают. Деревенская Россия 70-х годов переселяется в город.
Последняя веха: "Не я разваливал Союз".
Всё. Мне достаточно. При всей немеряной русской широте, при всём вселенском размахе – биография лирического героя выложена точно. Это то самое послевоенное поколение, которое уже не заразилось пламенной верой последних идеалистов, "шестидесятников", оно пережило младенческую гробовую бескормицу, рано осталось без вождя и учителя, в 1961 году задрало голову к звёздам и рвануло в город, но уже не застало командных вакансий, а подалось в сторожа и дворники, предоставив Системе лететь, куда сама знает.
Система и полетела. Так что и сторожить больше нечего, и дворы метут приезжие. Тут-то, на развалинах Союза нерушимого, и пришла пора вспомнить сценические вопросы классиков, горькие вопросы от большого ума: кто виноват в развале и что делать на руинах?
Хорошие вопросы достались от дедов и отцов наследникам великой мечты. Строили то ли Рим, то ли Рай. Вот он, вход в светлое будущее! Отвори ставень – за ним всё по потребностям!
"Открываешь ставень райский" – называется итоговая (на теперешний момент) книга Владимира Бояринова, и… Не пугайтесь. Настоящее испытание ещё впереди. А пока выясняется, что за ставнем – не Рай вселенский, а деревенское окошко, и там… "на бёдра руки жадные кладу…"